Тени двойного солнца - А. Л. Легат
Я бил по двери, не слушая этот лепет. Веледага, по счастью, хорошо никогда не спал. Он объявился на пороге скоро, молча, почти смиренно: ни разу не выругался, а может, даже и не подумал приколотить меня над воротами. Он вздохнул, окинул меня взглядом и сипло произнес:
– Вот оно что. Жив, выходит. Я, правда, ждал птицу, мгм…
– Птицу?! Это нас там ждали, – выдохнул я. – Где твои щенки? Они все под Корягой ходят!
– Под кем? – сонно потер глаза Веледага.
Тут же объявился и Кузул. Положил руку мне на плечо, и я шагнул в сторону. Должно быть, я перебудил половину острога.
– Это один из ублюдков, что зуб на нас точит который год.
Веледага пожал плечами:
– Всех не упомнишь.
– Что за херня? – осведомился Кузул.
Я о собственной шкуре в тот миг почти позабыл, как вы смекнули. Ударив кулаком по дверному откосу, потребовал:
– Мне нужны люди, верхом, при оружии. В Ийгало…
Веледага покосился на меня почти проснувшимся взглядом.
– Утром порешим, мгм?.. Я, признаться, совсем не готов…
– К утру будет поздно! – выкрикнул я, и Плюга испуганно подпрыгнул на месте. Вокруг собиралась Пятерня – кто в чем. – Я почти загнал лошадь, они не будут ждать сраного рассвета…
Веледага прищурился. Кузул спрашивал Плюгу шепотом о всякой херне. Король никому не всравшихся болот только тратил мое время:
– До Ийгало еще день ехать верхом.
– И? – я уставился на него.
– Коли они отправили птицу этому Коряге, как ты говоришь… – он зевнул в кулак, и не сразу продолжил. Покачал головой: – Хочешь совет? Пересиди. Обожди. Мг-м… Не стоит прыгать в пасть голодному волку…
– Они убьют ее, – прохрипел я.
– Девчонку? – глаза Веледаги повеселели. – Купишь себе еще…
– Мою мать!
Тяжелый вздох и тишина. Кузул теперь шептался с Гарум-бо.
– И все? Не подсобишь ничем? – В ответ только пошевелился подбородок. – Веледага, послушай…
– Я слушаю, – устало заметил он.
– …я никогда не спрашивал, что и зачем… делал все, что прикажешь…
Кузул попытался оттащить меня за предплечье, я стряхнул его руку.
– И никогда ни о чем не просил!
Во дворе посветлело – кто-то разжег огонь. Каждый миг, что я стоял здесь, выпрашивая помощь, каждый удар сердца, каждый глоток воздуха – решал, останется ли моя матушка в живых. Быть может, та уже была мертва – как знать?
Веледага молчал, и пляшущее пламя рисовало на его лице смятение, угрюмую сонливость и злость. В носу защипало – я вытер его ладонью:
– Так, значит?
Гарум-бо вклинился.
– Сказано тебе, утреца дождись, чего ты…
Я глянул на Веледагу исподлобья:
– Коли я выдвинусь без подмоги, то не вернусь. Не жди.
– Конечно не вернешься, мгм… – тот пожал плечами. – Тебя там ждут. Никто не слушает добрых советов.
Вы помните, что не особо-то я и рассчитывал на дружбу. И все же не мог замолчать:
– Вот и вся благодарность?! По твоей вине, я…
Веледага вышел босиком на грязную дорогу перед домом. И зачем-то прикрыл за собой дверь. Сказал во весь голос, будто приказывал.
– Три раза я выбрался из острога. Был не в себе, мгм?.. Как ты сейчас.
Я шагнул вперед, сжав кулаки.
– Я прошу о небольшой помощи, только и всего!
– Ничем хорошим не кончилось, так ведь, ребята? – Когорта неуверенно промычала. – Но… ты меня все равно не послушаешь, верно?
Я обернулся. Во дворе собралось две дюжины рыл.
Оплеухи учат вернее всяких писарей. Я зазнался. Особенных здесь нет и не было. И Дупло потонул не от выпивки, и все узоры Веледаги перессорили его с целым миром, и я теперь с ним будто по одну сторону. Против всех. Совсем один, хоть начинали мы вместе.
От страха темнело в глазах, я развернулся к выходу. Передо мной возникло поганое тело. Я толкнул Гарум-бо в грудь.
– У меня нет времени на херню. С дороги.
Краем глаза я заметил, как Гарум-бо резко кивнул. Плюга вцепился мне в предплечье, дернул на себя, что-то буркнул. Я потянулся за ножом. Хрясь! Выпученные глаза Плюги – все, что осталось в памяти перед тем, как голову пронзила непереносимая, до того незнакомая боль. Я упал в странную тьму, в которой не было ничего. Даже меня.
* * *
Человек с даром видеть во тьме – и угодил в клетку. Я бы посмеялся вместе с вами, да только в истории этой мало смешного. В затылке кололо и давило, словно туда гвоздей насыпали, во рту осела соль с железом да осколки плохих зубов. Но все это было наименьшей из моих забот.
– О-ох… с-сучья лапа…
Я рывком поднялся с отсыревшей соломы, а когда ноги меня подвели, ухватился за стену. Отдышавшись, сплюнул костяные крошки. Потянулся к фляге, надеясь промочить горло. Не нашел. Напротив, любуясь моей суетой, сидел надзиратель, с которым еще несколько дней назад мы славно пили наливку. Джут, кажется. Пусть будет Джут, не судите строго. Он поднялся со стула, положил левую на брюхо и неторопливо зашагал вдоль прутьев.
– Вон оно как. Оклемался? Образумился?
Замок привесили такой, будто я стоил как три сраные диадемы. Я облизал пересохшие губы. Стоило бы попросить воды, но…
– Позови его, – прорычал я.
– Кого тебе позвать? – ухмыльнулся он. Без былого почтения, без страха.
Все делаются важнее, когда вас разделяют тяжелые прутья с замком.
– Веледагу, – почти выплюнул я. Было бы чем плеваться.
– Энто еще зачем?
Я прислонил лоб к прохладному железу. Перевел дух. Прутья клетки, в которой мы держали всякую шваль для выкупа, изгибались, точно водоросли в мутной воде.
– Чтобы сказать ему, что станется, коли меня не выпустят…
– О, этого ему лучше не слыхать, приятель. Я боюсь, коли он услыхает что-то эдакое во второй раз, слух его не подведет.
Я лишился свободы, объятий спасительной тени, благосклонности Веледаги, и вот-вот потеряю еще и матушку. Я стиснул зубы и резко вдохнул от боли, повертел шеей. Звенящую тишину заполнял бестолковый, несговорчивый Джут.
– Коли бы я там был и все такое говорил, со мною бы так нежничать не стали. Задолжал ты кой-какую благодарность нашему голове, а? Как сам думаешь?
Прислонившись лбом к пропуску в ледяных прутьях, я показывал гримасу, далекую от благодарности.
– Позови, пока не поздно.
– Ты провалялся часок, а может, и того больше. – Стоя на безопасном расстоянии, со скукой говорил он. – Не мне говорить, но ты же смекаешь, что уже опоздал?
Я потянулся за оружием. Ножа у меня теперь тоже
