Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова
Сильные руки вздёрнули его, принуждая подняться, отвесили две тяжёлые оплеухи.
– Тамир! – трясла его за плечи спутница с пронзительно-синими злыми глазами. – Тамир!
– Нет больше Тамира, – прохрипел Ивор и добавил сквозь рвущийся из груди смех: – Кончился.
Глава 50
Клёна сидела на широком подоконнике узкого окна северной башни и смотрела вниз. Лашта сёк провинившегося выуча. Свист хлыста эхом метался меж каменных стен. Видать, сильно вызверили креффа, коли он в такую рань за кнут взялся.
Девушка видела, как крепкий парень молча вздрагивает под плетью. Жалко его. Нешто и Фебра вот так же сёк её отец? Наверняка ведь было… Лишь тут, в Цитадели, Клёна осознала, как менялся Клесх, приезжая в Лущаны. Другим становился. А здесь словно каменел, в монолит обращался. Ни слабинки, ни мягкости. Крепость взыскивала с обережников людское.
Тонкие пальцы теребили завязки на рукаве. Клёна размышляла о Фебре. Ей теперь навещать его было тягостно. Думала, едва он начнёт поправляться, сердце у неё перестанет страдать: жив ведь… Но так нестерпимо было глядеть на него, исхудавшего, беспомощного, слабого! Так мучительно было видеть, как он заново учится тому, что умел прежде: сидеть, держать ложку…
Она замечала: ему неловко при ней. И гадала теперь: пойти или нет? Вот ведь мука какая!
Ихтор, глядя на парня, удивлялся.
– Уж не знаю, каким чудом ты поправляешься. Видать, крепко о тебе Хранители радеют…
И правда. Рука, коей следовало повиснуть плетью, окрепла. Меч ею, конечно, уже не удержать, но костыль – вполне. Глаз, коему прочили остаться незрячим, начал видеть. Слух возвращался. Силы прибывали. Жаль, ногу новую чудесное снадобье отрастить не могло.
Крепость духа закаляли в обережниках. И Фебр не стенал, не жаловался. Он был рад тому, что остался жив и шёл на поправку. Однако при Клёне всякий раз менялся. Неуловимо для себя, но очень заметно для неё.
Она видела: её забота ему в тягость. Следовало уйти и больше не приходить. Девушка так и сделала. А свободные обороты теперь проводила тут, на последнем ярусе северной башни. Быть среди людей оказалось слишком нелегко. Все ведь знали, как она бегала за Фебром. И вдруг нынче охладела. Небось думали, опамятовалась, дурёха, осознала. Уж Руста, поди, точно так и считал.
Клёна с тоской размышляла, что поступила правильно. Незачем выматывать парню душу. Насильно мила не будешь…
В этот миг со своей высоты девушка увидела, как в башню целителей вошла стройная красавица с длинной белокурой косой. Волколачка. Знать, выпустили всё-таки, не стали взаперти держать. Интересно, зачем она к целителям подалась? Захворала, что ли?
Клёна достала из холщового мешочка, который носила на опояске, полоски бересты с начертанными на них резами, взялась перебирать, шевеля губами. Грамота давалась ей легко, да и разум занимала. Не всё же о судьбе своей дырявой печалиться.
* * *
Когда хлопнула входная дверь, Ихтор не обернулся, только подумал, мол, что-то рано нынче Руста распустил своих послушников.
– Зайти-то можно? – спросили от порога.
Целитель изумлённо оглянулся и увидел прижавшуюся плечом к косяку Мару.
– Так можно иль прогонишь? – сызнова спросила она.
– Заходи. – Ихтор пожал плечами. – Никак глава тебя выпустил?
Девка по-хозяйски прошлась по лекарской, поглазела на мешочки с травами и подвешенную к потолку сушенину, заглянула в укрытый войлоком горшок. И только после этого обратила наконец свой взор на лекаря, ответила:
– Выпустил, выпустил… Фебр-то как? Очухался?
– Очухался, – хрипло донеслось откуда-то справа.
Волчица обрадованно встрепенулась и устремилась на голос.
– А, чудище патлатое! Не помер! – Едва обережник раскрыл рот, чтобы ей ответить, она отмахнулась. – Помню я, помню. И про Встрешника, и про болота… Не трудись! – Она уселась на край лавки, насмешливо оглядела бледного ратоборца и сказала весело: – Ишь ты! А я ведь думала: нос тебе совсем набок своротили. Глаз-то видит?
Девушка со знанием дела оттянула парню нижнее веко некогда незрячего глаза, но Фебр шлёпнул её по руке.
Волчица рассмеялась.
– Ну, раз дерёшься, значит, в жилу пошёл. А то лежал бревно бревном.
Ихтор стоял возле печи и задумчиво смотрел на нежданную гостью.
Та, будто почувствовав его взгляд, обернулась, сказала:
– Поднимать его надо, чтоб ходил. Доколе ты будешь заставлять его лежать?
– Рано ему ходить, – ответил целитель. – Он пока сидит, весь испариной покрывается.
Девка фыркнула.
– Полежи с его – вовсе ослабнешь.
– Ты зачем пришла? – спросил Ихтор. – Чего надо?
Мара пожала плечами.
– Вожак ваш сказал, мол, ещё раз задурю, на цепь во дворе посадит. Я на цепь не хочу. Пообещала не дурить. Вот он и выпустил. А куда мне здесь податься? Никого не знаю. Тебя, его, да ещё того, рыжего, с противной рожей… Вот и пришла.
Ихтор со вздохом покачал головой.
– Эх, и трепливая у вас порода… Что ты, что братец, как говорить начнёте, так остановиться не можете.
Девушка в ответ на эти слова рассмеялась.
– Зато с нами в старости нескучно будет.
– Ежели доживёте, – заметил Ихтор.
Она кивнула.
– Ежели доживём. – И тут же вновь посмотрела на Фебра. – Давай встать помогу?
Обережник кивнул, даже начал подниматься на локте.
– Рано, – остановил целитель. – Тебе ещё седмицу на этой лавке лежать, не меньше.
– Дай хоть попробовать парню! – рассердилась волчица. – Вы его своими заботами, того гляди, в яму уложите.
– Уходи, – сказал в ответ на это Ихтор. – А ежели остаться хочешь, не лезь и парня не баламуть.
Мара поглядела с усмешкой.
– Ты что, не видишь: он сам подняться хочет. Доколе вы его будете с ложки кормить? Хоть бы костыль сделали!
Во взгляде Фебра отразилась безмолвная мольба.
– Тьфу! – сердито сказала девушка, вставая с лавки. – До чего ж вы здесь народ противный!
– На его исцеление вся Цитадель дар лила, – напомнил Ихтор. – Поэтому встанет он, когда я дозволю, а не когда ему захочется.
– Дураки вы, – известила волчица, пожав плечами. – Он же не приучен хворать. Что вы его жалеете? Сделали из парня калеку. Ну подумаешь, полноги нет. Остальное-то цело!
– Вот же неймётся тебе! – изумился целитель. – Только выпустили, а ты уж сызнова под засов просишься.
Волколачка гордо вздёрнула подбородок.
– Не ты меня выпускал, не тебе и запирать! – сказала и ушла, даже дверью напоследок хлопнула.
А Фебр опять опустился на сенник и закрыл глаза.
* * *
– Эй… э-э-эй… хватит
