Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова
Девушка обернулась. Мара стояла на верхних ступеньках и притопывала от нетерпения.
– Что? – Клёна покинула насиженное место.
– Со мной тут никто не говорит и все пытаются работать заставить, – пожаловалась волчица. – То им репу почисть, то полы помой… Надоели! – И тут же без перехода спросила: – А можешь попросить того косматого сколотить две палки?
Клёна сперва не поняла, о каком-таком косматом толкует собеседница, а потом вспомнила приземистого плотника с работного двора. Из-за круто вьющихся волос голова мужика, которого звали то ли Стропом, то ли Страдом, казалась вечно нечёсаной и лохматой.
– Смогу, – ответила девушка, но не удержалась, спросила: – А тебе зачем?
– Дык меня-то он и слушать не станет, – сказала ходящая, словно не расслышав вопроса. – Ты попроси, чтоб на крепкую палку локтя в четыре длиной сверху перекладину прибили.
– Попрошу. Только зачем тебе? – сызнова спросила Клёна.
– Зачем, зачем… – Мара отмахнулась. – Полы мыть. Тряпкой обмотаю и буду возить. Всё лучше, чем на карачках ползать!
Плотник, которого звали всё-таки Стропом, сколотил две палки прямо при ней, да ещё и рубанком пригладил, чтобы деревяшка не была занозистой.
Маре палка понравилась. Она тут же накрутила на короткую перекладину ветошь и ушла такая довольная, словно за добросовестное мытье полов ей обещали свободу.
Клёна пожала плечами и отправилась на поварню.
По чести сказать, шла она туда с неохотой. С недавнего времени на поварне, помимо страдающей уже которую седмицу Нелюбы, появилась ещё одна работница. Красивая, статная, но молчаливая и заносчивая. Звали её Лела.
Говаривали, будто приехала Лела в Цитадель вместе с матерью из Славути, и там-де была она боярской дочерью. Клёна решила: болтают. Зачем бы боярской дочери вместе с матушкой подаваться в Цитадель, да ещё и черна́вкой[24]?
Ещё сказывали, что гордячка допрежь у искройщиц трудилась. Но как-то раз пришёл Койра, принёс старую верхницу. Сунул её в руки первой попавшейся девке да велел скроить для главы обнову. Эта-де латаная-перелатаная уже. Девкой той, на беду, оказалась Лела. Верхницу-то она взять взяла, да тут же на пол швырнула. И якобы ещё добавила, мол, пусть хоть голым ходит! Койра за этакое непочтение сперва ослушницу высечь велел, а потом, коли рукоделье ей не по нраву, гнать на поварню на чёрную работу: мыть котлы и чистить печи. Вот она и мыла, и чистила. Но с лицом таким, будто за правду пострадала.
А ещё Лела отчего-то с первого же дня невзлюбила Клёну. И ведь не ругались, не ссорились, да и делить-то им было нечего, но только мимо дочери главы чернавка ходила, как мимо порожнего места. А ежели случалось Клёне просить что-то у неё, то Лела делала вид, будто не слышит. Выполняла лишь, когда иной кто обращался.
Нынче чернавка сызнова намывала горшки. И вроде бы ни слова она Клёне не говорила дурного, а тяготила. Да ещё не хватало Цветы, которую заместо боярской дочери отправили к искройщицам.
До позднего вечера Клёна хлопотала на поварне, чувствуя затылком холодный надменный взгляд. И так-то на душе тягостно, а тут ещё Лела эта…
* * *
Мара пришла в лекарскую под вечер, когда Ихтор отправился со своими выучами на нижние ярусы Цитадели, а на смену ему в башне устроился один из послушников Русты.
– Ты чего это явилась? – удивился парень.
– Вот! – Девушка пристукнула по каменному полу деревяшкой с прибитой поверх перекладиной, для чего-то обмотанной ветошью.
– Что «вот»? – не понял выученик, разглядывая волчицу и её ношу.
– Не видишь, что ли? – удивлённо спросила Мара. – Костыль. Крефф твой велел для воя раненого принести.
Юноша усмехнулся.
– Крефф мой велел тебя даже на несколько перестрелов к вою раненому не подпускать.
– Ну и народ вы здесь! – протянула Мара, прислонив костыль к стене.
– Изеч! – позвал Фебр. – Дай сюда.
– Не дам! – Парень всполошился. – Крефф не велел. Он мне голову открутит и к заднице пришьёт!
– Ха! – Мара подбоченилась. – И ей там будет самое место!
– Изеч! – сызнова сказал Фебр. В голосе его послышалась гроза. – Дай сюда! Или я сам тебе голову откручу, когда поднимусь…
– Слышал? – спросила волчица и тут же протянула костыль целителю. – На.
– Прочь поди вместе с деревяшкой своей! – упёрся парень. – Крефф ему спать велел и не вставать, покуда не окрепнет!
– А ежели я поведаю твоему креффу, как ты надысь настойку для обозника варил за десяток пряников? – спросил ратоборец, приподнявшись на лавке.
Лицо парня вытянулось. Такой подлости он не ожидал.
– Дай сюда! – велел Фебр.
Изеч выругался сквозь зубы, вырвал из рук волчицы костыль и направился к обережнику.
– На! Но учти, я держать тебя буду!
– Держи, жалко, что ли, – ответил Фебр, видать, до конца не веривший, что нынче впервые за много дней поднимется с опостылевшей лавки.
– Погоди! Оденься хоть, – со смехом осадила его Мара и взяла с узкой полки стопу одёжи. – Эх, чудище косматое, уж и тощий ты!
Чёрная рубаха повисла на охотнике, почитай, как на том костыле, который он теперь держал в руках. Изеч, ругаясь, помог ему вздеть порты.
Волчица покачала головой, глядя, как Фебр замер, борясь с дурнотой, вызванной разом и слабостью, и видом культи, нелепо болтавшейся в свободной и слишком длинной для неё штанине.
– Ну? – спросила Мара. – Ты встанешь или так и будешь на свой обрубок любоваться?
– Встану, – огрызнулся Фебр.
Она усмехнулась.
– Так вставай!
– Отстань от него! – зашипел Изеч. – Дай человеку с силами да с духом собраться!
Мара нырнула Фебру под руку и посмотрела на лекаря.
– И силы, и дух при нём. Собирать незачем. Тяни!
Они разом выпрямились, поднимая и ставя охотника на единственную ногу.
Он тут же сделался бледный, словно сырое тесто.
– Дыши глубже, – посоветовала Мара. – Это потроха в тебе на место опускаются. Столько лежал!
Фебр, не глядя, протянул руку в сторону выуча и пошарил в воздухе. Изеч понял без слов, сунул ему под мышку костыль.
– Шагай, чего замер? – спросила волчица. – Стоишь, как корни пустил.
Ратоборец вцепился в деревяшку, сделал первый осторожный шаг и замер, заново приноравливаясь к собственному телу. Голова кружилась, увечная нога, ставшая вполовину короче прежнего, норовила сыскать опору.
Изеч замер рядом, готовый в любой миг подхватить или придержать. Фебр огляделся. Он уж и забыл, каково это – смотреть с высоты собственного роста, а не снизу вверх, с лавки.
– Ну как? – со страхом спросил его целитель. – Может, ляжешь?
Фебр в ответ покачал головой.
Он стоял, покуда хватило сил, и даже сделал несколько трудных, неуверенных шагов от лавки к стене. Этот
