Душа мира - Мария Токарева
– Поможешь мне? – раздался звонкий беззастенчивый голос Риты, которая переминалась с ноги на ногу в дверях комнаты. Она просила что-то объяснить в математике. Старшая сестра была несказанно рада, что ее отвлекли, вывели из ступора, свидетелем которому сделался лишь тягучий серый вечер.
Софья проверила домашнее задание младшей, протерла усталые глаза, дотрагиваясь до жемчужины. Внезапно все тело пронзил озноб, а в голове поднялся гул тысяч голосов. Пальцы в нерешительности дрогнули с намерением снять артефакт, в висках же нарастала пульсация. Жемчужина потеплела, однако вновь замолчала. Вскоре хватило духу снять тонкую серебряную цепочку, сделавшуюся практически частью тела. Так повелел страх.
Хозяйка артефакта покинула комнату, оставив незримый для посторонних зачарованный самоцвет на столе. Помощь Рите не утомляла, а местами и забавляла. Если бы не нарастающая пульсация в висках, если бы не сотни голосов. Казалось, будто прокручиваются тысячи картинок, ввергавших в тяжелое оцепенение.
«Раджед, мне страшно… Что за тайна твоего мира так терзает меня? Ты ли? Нет, не ты. Это Эйлис», – содрогалась Софья, поспешно выскользнув из комнаты. К ней уже и без жемчуга взывала некая великая сущность, неуловимая, незримая, точно сознание целого мира.
Голоса! Столько голосов! Столько боли! Столько чужих историй тех, кто не удержался на краю. Вот кого-то предали, вот кого-то продали. Кто-то плакал от боли, терзаясь от паучьего яда среди джунглей. (О небо! Такая же девочка, почти ровесница. И слишком ясно хлестнул сознание затравленный взгляд.) Вот кто-то безуспешно лечил изуродованную потрясениями психику. Кого-то выносили в крови, откапывали из-под обломков.
Казалось, словно тысячи передач новостей грянули в одновременность, показывая все виды боли и смерти. И с ними мешались совершенно незнакомые картины, где люди в доспехах штурмовали огромные башни, а потом их терзали хищники на арене. И в итоге все покрывались каменной чешуей, замирая горькими статуями. Все пронзало единством многоголосья чужой боли, словно разрушая остатки скорлупы, уютной раковины. Все требовало действовать. Но как? Чем она могла бы помочь? Унять хоть чей-то плач души иль лютый вой по утраченной душе.
– Хватит… Хватит, – бессильно прошептала Софья. Только когда камень нашел свое привычное место в ложбинке между ключиц, невыносимый гул голосов прекратился, отступил, словно где-то повернули рычаг. Настала гудящая тишина.
– Тебе плохо? – тихонько пискнула Рита, уставившись не по-детски внимательным взглядом.
– Нет. Уже нет. Просто… голова разболелась, – отчасти не солгала Софья, сутулясь. Получалось, что жемчужина все это время сдерживала весь этот нестерпимый поток.
«Так вот что видит и слышит Страж. Это невыносимо. У него табу невмешательства. А меня за что-то наказали бессилием. Или все-таки нет?» – мысли, как странники со сбитыми ногами, в который раз мерили шагами исхоженные дороги сознания, проваливаясь в зыбкие ямы смутных предчувствий. Минуло семь лет, за которые все отчетливее складывалось понимание: уже ничто и никогда не обернется прежним, не сотрется, поскольку добровольный выбор отвернул спасительную печать забвения. Значит, она сама избрала этот путь, значит, где-то существовала конечная цель.
Решительность разлилась в сердце после пронзавшего гомона голосов. Софья набрала первую строчку, повествующую о том, когда она услышала об Эйлисе, затем вторую-третью. Вышла сбивчивая, но честная повесть. Временами на несчастного автора накатывали то слезы, то озноб, то теснившееся в груди желание завыть волком от тоски и одиночества, а потом кидало в жар то от гнева на Раджеда, то от стыда, то от осуждения самой себя.
«Прости, что вышло много. Но это все с самого начала», – выслала она вскоре сообщение с файлом для Валерии.
«Хорошо, почитаю. Жди к завтрашнему вечеру, после работы», – лаконично ответила сестра.
Софья осталась в тягостном ожидании, но на душе сделалось легче, словно она навела порядок, разведя по разным углам неоднородные предметы, расставила их на законные места в согласии со стилем и эпохой. Как археолог-реставратор, который из черепков собирает древнюю амфору.
С трудом вспоминалось, как прошли следующие сутки. Разве только один раз посреди ночи ее разбудил гул упавшего предмета, точно где-то соприкоснулся с полом тяжелый фолиант. Софья вздрогнула и, включив настольную лампу, огляделась, однако в ее комнате все покоилось на законных местах.
Тогда она приблизилась к зеркалу, дотрагиваясь до холодного стекла. Весна уже вполне вступила в свои права: деревья выпускали первые листья, на березах колыхались свежие сережки, каштаны наливались медовым соком, чтобы вскоре явить белые фонтаны соцветий. И в комнате царила даже ночью духота, однако от зеркала повеяло освежающей прохладой, но – что важнее – из-за безнадежно расколотого портала донесся явный звук. Софья прильнула к стеклу ухом и прижалась щекой.
Она слышала слабое колыхание ветра, едва различимый сквозняк. И жемчужина меж ключиц незаметно потеплела, встрепенулась и безнадежно затихла. Только ветер перехода между мирами доносился зимним хладом. Но в то же время где-то перелистывались страницы, кто-то отчаянно бормотал над книгами, словно пребывая в полубредовом состоянии.
И почудился знакомый аромат пряностей и меда. Он убаюкивал, точно даря робкую надежду на скорую встречу, качая волнами безбрежного океана. Погрузиться бы в него сполна, раствориться и ни о чем не размышлять, ничего не бояться. Не слышать вселенской боли всех вокруг.
– Да что с тобой такое? Ты что, возле зеркала спала? Во сне, что ли, ходишь? Как так вообще получилось? – всплеснула руками мама, обнаружив наутро дочь на прежнем месте. Софья спохватилась, растирая безнадежно затекшее тело, не находя, что ответить. Лишь молча выслушала тираду да потрясла головой. Молнией пронзило воспоминание: она ждала сообщения от Валерии. День прошел незаметно, не оставив отпечаток в памяти, пока вечером не высветился ответ.
– Так ты хочешь встретиться с ним? – без долгих вступлений начала Валерия, буквы бойко посыпались на экран. – Или все же ненавидишь его?
Софья вздрогнула, теряясь, как написать, чтобы не впасть в самообман и не показаться без оглядки влюбленной. Нет-нет, все грехи Раджеда оставались с ним, но все же он шел по пути их искупления все эти семь лет.
– Раньше ненавидела. А теперь… не знаю… Да, наверное. – Неуверенность тона вызывала неприязнь к себе, и в порыве великой искренности Софья раскрылась: – Да! Я хочу встретиться!
– Понятно. Знакомая, знаешь, история, – спокойно отвечала Валерия. – Но ладно. Свою расскажу тебе в другой раз. И что же тебе мешает?
– Портал расколот. Я же говорила.
– Хе-х, всего-то? Мне кажется, это вовсе не преграда, а так, проверка вас обоих. Я поняла, что при большом желании в этом мире все возможно.
