Душа мира - Мария Токарева
Ведь случилось уже однажды чудо! Почти без причин! Что же мешало ныне? Все законы магии делались обратимыми и неразборчивыми. Так всегда случается в начале творения и в последние дни. Так отчего же в такие времена не сотвориться невероятному?
Однако запыленный тронный зал со следами разрушений, которые безразлично не исправил хозяин, встретил немым разломом, изуродовавшим гладкое стекло. Но все же чудился витавший в воздухе аромат роз и анемонов. Раджед приблизился к зеркалу, приникнув к нему щекой. С той стороны доносились слабые звуки, веяло весной, душным городом, теплом. И, что более всего невероятно, льор отчетливо чувствовал присутствие Софии прямо там, с другой стороны. Так близко. И так невосполнимо далеко!
Он просидел всю ночь, безотчетно надеясь на чудо. Но ничего не произошло… И тогда липкие щупальца отчаяния обвили сияющий кристалл души, сдавили сердце, породив болезненную пульсацию в висках. Она не унималась несколько часов, измучив так, что острые скулы походили на два горных пика по краям осунувшегося лица.
– Это мне наказание? Это удел того, кто живет вопреки своей судьбе? – воскликнул он наутро в немом обращении к неведомым силам. На Сумеречного Эльфа Раджед более не злился. Несчастный друг на самом деле сам нес тяжесть цепей, сковывающих силой и невмешательством. Но что же само мироздание? Являло порой свои нити, рычаги, но меж ними не затесалось ни ответов, ни четких инструкций, ни назначения всех выпадавших на долю испытаний, словно добро и зло разыгрывали шахматную партию. Так тянулось невозможное время, дни того, чье рождение ознаменовало окончательное разрушение ослабшего мира.
«Что значит „Эйлис в сундуках весь“?» – не до конца улавливался смысл хлесткой фразы. Будто они разграбили мир, и оттого он потерял способность сопротивляться, когда своевольный милосердный Страж вмешался в сплетения нитей. Но если уж так случилось, должен был существовать какой-то выход, искупление. Раджед верил в это, вскоре после выздоровления переселившись всецело в библиотеку. Однако у всякого энтузиазма находится предел. И вот на исходе целой ночи возле разрушенного портала настал его…
Раджед находился в библиотеке. Он съежился там на узкой темно-желтой софе, будто прячась под обширным серым фолиантом, который уже изучил наизусть. Он лежал без камзола, тонкая рубашка измялась, золотистые волосы спутались и, казалось, померкли. И чудилось ему, будто он не без камзола, а вовсе без одежды – нет, хуже: без кожи, брошенный на семи ветрах посреди хаоса и холода необъятной Вселенной.
Он вцепился в книгу нервно согнутыми пальцами и уже который час не шевелился, уставившись немигающими расширенными глазами в одну точку, не находя ответы и теряя последнюю надежду.
Казалось, нет во всех мирах создания более одинокого, но льор никогда не пожелал бы быть увиденным в таком состоянии, поэтому Сумеречный Эльф позволял себе только незримо наблюдать. Сердце Стража Вселенной тоскливо сжималось, он корил себя за то, что поведал слишком быстро страшную тайну, возложив, возможно, непомерный груз на плечи чародея, друга, брата… Кого угодно! Но лишь бы не видеть этих устремленных в никуда огромных глаз, из которых сквозил грустью немой вопрос.
Так же смотрел он в юности в их первые встречи – задумчивый мальчик, не догадывавшийся, какой ценой написано его существование. За него решили Страж и неутешная мать, а искупление перед мирозданием все же лежало на нем. Может, поэтому затаилась в его образе грусть. Потом он научился прятаться за искрами лисьего лукавства, лишь иногда позволяя себе не играть на публику.
А теперь вдруг слетели все маски, слезла краска парадного балагана, и Сумеречный Эльф со всеми знаниями тысяч миров не ведал, что делать, какие слова подобрать, потому что вновь наставал мучительный пробел, необходимость действовать самому. И тогда он ощущал себя моральным уродом, неспособным подбодрить близкого человека. Он слишком эгоистично ринулся прочь из башни в минуту, когда следовало бы остаться. Но страх от раскрытой истины поразил тогда Стража, пронзил насквозь, гоня прочь, точно ветер, что сбивает с курса заплутавший корабль.
– Появись, не стой за колонной, – вдруг беззвучно шевельнулись бескровные губы Раджеда, всколыхнув движением мимики легкие морщинки, которые сделались более глубокими из-за осунувшихся щек.
Сумеречный Эльф молча вышел, ощущая, как его вполне человеческое тело колотит озноб, пронизывающий искрами холода душу. Он не решался отвечать, да Раджед и не требовал. Какое-то время льор все еще смотрел перед собой, точно спал наяву, но потом все же устало моргнул пару раз и поглядел на пришедшего. Однако говорил размеренно, без слов приветствия, точно обращаясь к себе:
– Портала теперь нет… Я не знаю, как восстановить его. – Голос его звучал ровно, как у обреченного, принявшего в полной мере неизбежность конца, но внезапный вопрос всколыхнул эту покорность: – Остался ли шанс найти Душу Эйлиса?
Сумеречный Эльф сжал кулаки и кое-как совладал с бешено колотившимся сердцем, чтобы ограничиться скупым ответом:
– Остался. Почему ты считаешь, что она за его пределами?
Собственный голос звучал пространно и надтреснуто, вместо живого участия вновь выходили поучительные наставления.
– Если остался, то я найду ее, непременно найду, – отозвался Раджед, встрепенувшись.
Страж ведал, что со дня их последнего разговора сердце друга питалось надеждой, позволявшей не замечать мучительную агонию мира. Однако Сумеречный Эльф вернулся в минуту предельного отчаяния и, кажется, поймал на краю пропасти, в черноте которой и злоба, и уныние, и поспешные недобрые решения без цели и назначения. Теперь же вновь зажглась едва угасшая искра, подхваченная и выраженная в печальном вздохе:
– Но за пределами Эйлиса осталась София… Впрочем, наверное, Эйлис важнее. Важнее моей жизни, моей любви. – Раджед приподнялся, отложив книгу, рассматривая свои руки. – Буду искать Душу Эйлиса и хранить то единственное, что согревает меня теперь, ограждает от всего этого хаоса, – воспоминания о ней. С каждым днем они становятся все более светлыми. И я все лучше понимаю: она была права.
В нем улавливалась безотчетная сильнейшая тревога, свойственная всем, кто волнуется за родных и близких в далекой стороне.
– А если ей грозит опасность? – воскликнул Раджед, нервозно сминая белую ткань рубашки, с досадой сдавленно продолжая: – И я не рядом. Ведь мир Земли тоже странное место. Их там восемь с лишним миллиардов, поди разбери, кто порядочный. Эльф, скажи, что с ней все в порядке. Скажи и не соври!
Раджед обратился к другу без вызова, без осуждения, обезоруживающей искренностью отзывалась и его тревога. Ни следа тщеславия, ни воспоминания о желании присвоить,
