Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр

Кто-то внизу тут же подхватил, едва не сорвав голос:

– Сударь Шан! Вы уж сегодня хорошенько о нас позаботьтесь! Мы, почтенные господа, ждем вас!

Этот крик повлек за собой шуточки и свист, на деле же все были давними поклонниками театра. Они не собирались никого оскорблять, хотели лишь поддразнить его, совсем как дети малые, вот и не соглашались отпускать Шан Сижуя, вынуждая его сказать еще что-нибудь, желая посмотреть, как от стыда у него запылают уши.

Наивность сударя Шана, как, впрочем, и его туповатость, были одинаково известны. Прежде чем Шан Сижуй переехал в Бэйпин, слава о его глупости уже вошла в город, когда же Шан Сижуй оказался в городе сам, то зрители, слушая его пение и наблюдая за игрой, постепенно начали замечать его простодушие и невольно стали относится к нему с той же нежностью, какую взрослые питают к детям. При всяком удобном случае они поддевали Шан Сижуя, не слишком-то его уважали, но при этом всячески защищали и горячо обожали.

Шан Сижуй и в самом деле смутился, он не знал, что и ответить, на лбу его проступили крупные горошинки пота. Те, собираясь на бровях, едва не капали ему в глаза. Он вытащил махровое полотенце из-под циня и отер пот со лба, так что вся его голова стала белой от канифольного порошка. Зал взорвался хохотом, Шан Сижуй не понимал, над чем они опять смеются, и от смущения снова раскраснелся, после чего сразу же дал знак начать представление.

Хулиганская фраза, выкрикнутая из зала, достигла и ушей Чэн Фэнтая, сидевшего за кулисами, а услышав взрывы хохота, он и сам невольно рассмеялся.

Весь мокрый от пота, Шан Сижуй шагал по коридору, то и дело тряся головой, живо напоминая упавшую в воду собаку. Капли его пота попадали на лица других людей, он прямо-таки пылал жаром. Сяо Лай подала ему полотенце, он кое-как отерся, в точности как делают это чернорабочие, а не исполнители амплуа дань; затем ему подали холодного чаю. Отпив чая, Шан Сижуй в один миг уселся рядом с Чэн Фэнтаем, залпом прикончил чашку, снова вытер пот со лба и молча повесил голову.

Все заметили, что хозяин утомился от жары, никто не смел и выдохнуть, боясь вызвать у него еще больший внутренний жар. Чэн Фэнтай, однако, не ощущал такой уж страшной жары и не понимал, отчего Шан Сижую так тяжело. Сперва он хотел поддразнить его, но, увидев страдания Шан Сижуя, похлопал его по пояснице и вытер пот ему с шеи, ничего не говоря.

Непонятливый Шэн Цзыюнь решил поддержать разговор как умел:

– Сижуй, ты будешь сегодня еще играть на цине? Ты так много дней не выходил на сцену, что вы ставите следующим спектаклем?

Не обращая на него ни малейшего внимания, Шан Сижуй поднялся и ушел.

Телефона за кулисами не было, и Шан Сижуй позвонил из кабинета управляющего. Заметив, что Шан Сижуй сегодня не в духе, управляющий Гу послушно удалился из кабинета, оставив его одного, – так он мог свободно высказать все, что лежит у него на душе. Сперва Шан Сижуй сделал звонок в общество «Звуков циня». Он стоял, прислонившись к письменному столу, – от долгой игры на хуцине ноги у него затекли. Чэн Фэнтай уселся на стол и следил за Шан Сижуем.

Спустя какое-то время их соединили.

– Господин Ню, это я, – в разговоре с неизвестным Шан Сижуй был необычайно дружелюбен и мягок, совсем как человек искусства, обладающий немалой добродетелью: – Да, все еще по тому же делу, я очень тороплюсь, не могу подменять всякий раз. Придется все-таки вас побеспокоить.

На другом конце провода гремели гонги и стучали барабаны, хоть Ню Байвэнь и говорил громко, слова его были слышны с трудом. Шан Сижуй тоже повысил голос:

– Да, нескольких я уже посмотрел, кое на что они сгодятся, но вот до дядюшки Ли им далеко… Лао Цю хорош, но разве он не играет уже с известными актерами? Не может же он все время находиться в труппе «Шуйюнь»! Всех в Бэйпине, кто играет сейчас на хуцине, я знаю, и все уже кем-то заняты… Да, если найдется новый умелый человек, было бы прекрасно… Так или иначе, благодарю вас за ваши труды! Можете приступать!

Шан Сижуй повесил трубку.

Со сцены доносился грохот ударных, сопровождавших представление, словно какой-то сосед по дому включил радио. Чэн Фэнтай только и мог расслышать, что играли пекинскую оперу, гонги и барабаны вторили высоким голосам актеров, но вот что именно они пели, Чэн Фэнтай разобрать не мог. Однако Шан Сижуй обладал острым слухом, каждое движение на сцене доносилось до него; вдруг он встрепенулся и вскочил на ноги, будто выпущенная из арбалета стрела, – хуцинь снова сфальшивил, случись это, когда на сцене оказался бы Шан Сижуй, страшно представить, каким был бы его гнев.

Глава 29

Спустя несколько дней Чэн Фэнтай пришел к Шан Сижую домой, Ню Байвэнь тоже был там. Он указывал пальцем на стоящего в сторонке высокого, болезненного худого молодого человек. На юноше была светло-голубая чангуа, на поясе висел футляр от хуциня, наполовину прикрытый курткой. Это и было то сокровище, которое наконец разыскал Ню Байвэнь, сейчас же он прибыл наниматься к Шан Сижую. Чжоу Сянъюнь и прочие молодые актеры как раз репетировали, поглядывая на юношу. Шан Сижуй спросил его:

– А-а, значит, играешь на хуцине уже четырнадцать лет.

Только Чэн Фэнтай вошел, как Ню Байвэнь в спешке уступил ему место рядом с Шан Сижуем. Чэн Фэнтай поприветствовал Ню Байвэня и без лишних церемоний уселся рядом с Шан Сижуем, да еще отпил чаю из его чашки. Молодой человек казался немногим старше Чжоу Сянъюня, но уже играл на хуцине четырнадцать лет. С какого же возраста он начал учиться игре?

Шан Сижуй тоже об этом подумал:

– Кажется, он слишком юн. Учиться игре на цине четырнадцать лет и играть четырнадцать лет – две совершенно разные вещи! – Он с улыбкой посмотрел на Ню Байвэня: – Когда я учился игре на цине, усвоил одну истину: флейта ди [173] требует ста дней учебы, флейта сяо [174] – тысячи, а маленький хуцинь сотрет поясницу в порошок.

Только Ню Байвэнь открыл рот, еще ничего и не сказал, как юноша