Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр

Шан Сижуй есть не перестал, но глаза его заметались по сторонам. Никого он, впрочем, не заметил – никто за ним не следил, и он недовольно буркнул что-то. Брызнул сок от арбуза. Семечки он уже не выплевывал, так и глотал вместе с ними.

Когда он почти доел арбуз, Чэн Фэнтай протянул ему платок. Шан Сижуй вытер руки и рот и подпрыгнул на месте:

– Барину Шану нужно за кулисы. А ты будь послушен, маленький второй господин!

Чэн Фэнтай рассмеялся:

– Я и в самом деле пришел сюда только формально отметиться! Так что это за наставник Цзинь, такой важный, что полностью захватил твое внимание? – Чэн Фэнтай бросил ему улыбку: – Я слышал, как Фань Лянь рассказывал сплетни о твоем наставнике Цзине.

Шан Сижуй слегка склонился и повернул к нему лицо, желая послушать. Чэн Фэнтай продолжал:

– Говорят, во времена юности он сопровождал некоторых чиновников, они-то и перевезли его в Нанкин. Когда же он стал старше и сопровождать важных людей уже не мог, начал рекомендовать своих учеников?

Разумеется, Шан Сижуй слышал все эти сплетни, но своими глазами он никогда не видел ничего подобного, клеветать на наставника для него было неприемлемо, и он лишь покачал головой:

– Я не знаю.

В их «грушевом саду» многие наставники и хозяева трупп подрабатывали сутенерами, выступая этакими содержательницами публичных домов: они распределяли роли среди актеров на сцене, да и вне ее не давали талантам подчиненных пропадать зря. Когда актеры сходили с подмостков и снимали грим, их тут же разводили по кроватям покровителей. А некоторые из тех, кто мыслил особенно широко, еще и просили хозяина труппы подыскать для них удачный вариант! Когда Шан Сижуй еще учился, он встречал подобных наставников, когда же начал выступать, сталкивался и с подобными хозяевами трупп. Сам он во главе труппы ничем таким не занимался, хотя и не возражал против того, чтобы актеры искали себе покровителей – ему же было неохота обращать внимание на такие пустяки.

Чэн Фэнтай злорадно улыбнулся:

– Так что же, когда Шан-лаобань учился у него, было такое, чтобы…

Не дожидаясь, пока он договорит, Шан Сижуй плюнул на него арбузным соком. Чэн Фэнтай разразился смехом.

Наставник Цзинь и Шан Сижуй исполнили вместе отрывок из «Си Ши» [166], после чего наставник вернулся в Нанкин. В эту пору обжигающие летние деньки подходили уже к концу, но погода все еще стояла жаркая. В последнее время труппа «Шуйюнь» не давала представлений с участием Шан Сижуя, и Чэн Фэнтай отправился в гримерку на его поиски, однако так и не нашел. Зато он почувствовал, что за кулисами разлилось едва заметное напряжение: особо вздорные актеры отчего-то притихли и смирно расселись по углам, не смея и вздохнуть. Чэн Фэнтай вскинул бровь, обратившись к Юань Лань «Старшая сестрица», и та указала ему на сцену. Он подошел к краю подмостков и заглянул наверх – на сцене Шан Сижуя не было. Затем, присмотревшись, все же его нашел. Оказывается, Шан Сижуй сидел на месте музыкантов, с головой погрузившись в игру на хуцине!

Он был весь в поту, брови сурово нахмурены, а волосы мокрые, как после дождя. Облачился он в поношенный синий халат. Этот юноша всегда отличался горячим нравом, сейчас же он наполовину засучил рукава, а на груди и на спине проступили два больших влажных пятна. При взгляде на него создавалось впечатление, что он ужасно страдает.

Чэн Фэнтай мигом сообразил, отчего актеры молчат, как цикады зимой, невольно и его охватило чувство, будто он оказался перед лицом могучего врага. Он спросил:

– Что это здесь происходит?

Ему ответила Юань Лань:

– Мастер игры на хуцине сегодня выходной, другие музыканты хозяина не устраивают, так что он сам взялся за дело! Изначально он так утомился от жары, что на эти несколько дней взял перерыв от выступлений, однако свободного времени у него так и не появилось! Вы бы только знали, в каком он настроении сегодня, ах!

Чэн Фэнтай спросил:

– Дядюшка Ли в самом деле не в порядке?

– А как иначе! Так он, конечно, все понимает, вот только сказать ничего не может. Хозяин нашел двух пожилых служанок, чтобы выносили за ним испражнения, как по мне, жизнь его невыносима.

Спустя какое-то время представление остановилось. Кто-то в зрительном зале узнал, что на хуцине играет сам Шан Сижуй, и принялся кричать, упрашивая его сыграть «Глубокую ночь» [167], а затем и вовсе попросил спеть «Листья лотоса увядают под дуновением ветров» [168]. Шан Сижуй всегда был вежлив и учтив со своими зрителями, возгласы их накатывали на него волной, и он, с трудом выносивший жару, обернулся к музыкантам и, посовещавшись с ними, решил, что сыграет небольшой отрывок. Стоило ему, однако, провести по струнам, как воодушевление охватило его с головы до пят, и с той же извечной энергией, с которой он играл, Шан Сижуй увлек слушателей за собой. Странно было вот что: когда Шан Сижуй выступал на сцене, зал наполняли аплодисменты и восторженные крики, а когда же он играл на хуцине, внизу проносился лишь легкий шорох, никто не смел и вскрикнуть, словно опасаясь, что тем самым оборвет струны сударя Шана. Актеры давно уже сошли со сцены, теперь это было выступление Шан Сижуя на хуцине: когда танцевала Юй Цзи, мелодия его взмывала с той же горячностью, какая сквозила в ее движениях; когда Ми Хэн [169] бранил Цао Цао, чувствовалась в его звучании та же пылкость. Неизвестно отчего, но одинокая мелодия хуциня, вторил которой лишь барабанный бой да юэцинь [170], звучала так холодно и дерзновенно, что в этот знойный день слушателей по коже пробрал мороз, а в груди у них отчего-то распирало.

Когда Шан Сижуй закончил играть на хуцине, зал разразился аплодисментами, зрители бросали на сцену деньги и драгоценности. Выступление это распалило их сильнее виденного ранее, кажется, что и в заключительном номере сегодняшнего спектакля они уже не нуждались – всем уже насладились, всё, что хотели, получили. Театральная прислуга бегала с блюдами, до краев заполненными разноцветными бумажными свертками и серебряными юанями, завернутыми в банкноты. По-видимому, зрители начали уже бросать подарки, припасенные для заключительного номера.

Закончив исполнять отрывок, Шан Сижуй опередил собравшихся было бесноваться зрителей, шагнул вперед и, склонившись перед ними в глубоком поклоне, сказал:

– Я еще присмотрю за почтенными господами в сегодняшнем заключительном номере. Главное представление вечера – «Ло Чэн приказывает открыть