Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр
Глава 30
Новое либретто для «Чжао Фэйянь» [179], написанное Ду Ци, было закончено, оставались только репетиции. За исключением финальных репетиций, которые проходили в театре, актеры собирались в доме Шана, поскольку самому Шан Сижую лень было его покидать. Сперва Шан Сижуй с шисюнами и шицзе прогнали спектакль, как вдруг их особенно заинтересовала одна из арий: они во все глаза уставились на Ли Цяосуна, заставляя его раз за разом искать верное звучание, не жалея сил. Ли Цяосун всегда аккомпанировал очень умело: стоило Шан Сижую указать на какое-то место в арии, как он тут же послушно подыгрывал, да еще повторял один и тот же отрывок снова и снова, позволяя Шан Сижую вновь и вновь оттачивать голос.
Прошло уже много времени, и шисюны с шицзе заметили, что Шан Сижуй рассвирепел. Один за другим они уселись на свои места и принялись попивать чай, не обращая на него внимания. Только Чжоу Сянъюнь смиренно стоял рядом. Шан Сижуй все горячился, указывая Ли Цяосуну: это не годится, так неправильно, а тот лишь сидел с угрюмым выражением на каменном лице, по которому неясно было, сердится он или нет.
Чэн Фэнтай взглянул на часы и обратился к Юань Лань:
– Вот те раз, почти два часа прошло, ваш хозяин и впрямь очень упрямый.
Юань Лань прошептала в ответ:
– Сегодня, можно сказать, все пошло прахом, что нам еще репетировать? И уйти мы не можем, если уйдем, он еще больше разозлится! Вся труппа обязана терпеть его капризы!
Чэн Фэнтай указал подбородком на Шан Сижуя:
– Он всегда такой? Должно быть, ужасно раздражает!
Юань Лань скривила рот в усмешке:
– Еще бы!
Чэн Фэнтай скользнул по ней взглядом и понизил голос:
– Старшая сестра ненавидит его?
Юань Лань не посмела сказать «ненавижу», а потому насмешливо протянула:
– Как бы я посмела ненавидеть божество богатства?! Или, по-твоему, я не собираюсь больше зарабатывать себе на жизнь?
Только она это сказала, как Ли Цяосун легонько стукнул смычком по полу, посмотрел на Шан Сижуя и уверенно проговорил:
– Хозяин, вы не торопитесь, все, что мы пробовали только что, не годится. Не лучше ли вернуться к образцу, установленному седьмым молодым господином?
Шан Сижуй громко воскликнул: «А?»
А Ли Цяосун продолжал говорить:
– Если вы хотите изменить установленный формат, придется переписать и либретто. А как его ни меняй, тут же потеряется смысл. Неужто вы не доверяете тексту седьмого молодого господина?
Шисюны с шицзе и даже Чэн Фэнтай ужасно изумились, на их лицах отразился страх вперемешку с интересом. Все они с удовольствием наблюдали, как щекочут за усы Шан Сижуя, этого спящего тигра. На деле же, будь здесь Ду Ци, он давно уже разбранил бы Шан Сижуя, не позволив ему поступать столь неразумно. Однако актеры продолжали играть свои роли, не заботясь о том, насколько хорошо они это делают. Как бы Шан Сижуй ни бесчинствовал, прикажи он им завтра хоть отправиться исполнять хэнаньский банцзы [180], они бы и слова не сказали – только бы это по-прежнему приносило им большие деньги. Никто из актеров, кормившихся за счет Шан Сижуя, не смел бросать ему вызов, – один лишь Ли Цяосун!
Чэн Фэнтай, склонив голову, тоже следил за ними с огромным интересом, а про себя подумал: «Идею Шан Сижуя отвергли прилюдно, маленький актер наверняка разъярится!»
Никто, впрочем, не ожидал, что Шан Сижуй, пробывший в оцепенении какое-то время, вдруг согласится и попросит Чжоу Сянъюня сперва спеть по образцу, установленному Ду Ци, а затем исполнить тот вариант, который придумал он сам. Внимательно прослушав и сравнив оба образца, он долго о чем-то размышлял со склоненной головой, а затем тихо проговорил:
– Хорошо, ты говоришь верно.
Чэн Фэнтай порядком изумился про себя.
Ли Цяосун, сохранявший все то же отстраненное выражение лица, опустил хуцинь и отправился пить чай, нисколько не гордясь тем, что с его предложением согласились. Шан Сижуй тоже подбежал к Чэн Фэнтаю, двумя руками схватился за чайник и принялся жадно пить.
Чэн Фэнтай покосился на него:
– Шан-лаобань, и как только ты не прикончил Сяо Сунцзы в вашем противостоянии!
Шан Сижуй отер рот:
– А зачем мне его убивать, он ведь прав! – и помолчав, высказался предельно ясно: – Я подумываю убить только тебя!
Чэн Фэнтай развеселился.
Прошло несколько дней, и во дворике сменилась группа актеров. Репетиции стали еще напряженнее, Шан Сижуй крутился волчком, браня и актеров, и игру на хуцине. Только дело касалось театра, как он посвящал происходящему на сцене все свое внимание. Время от времени речь его звучала не очень-то благозвучно, и Чэн Фэнтай замечал, как на лбу Ли Цяосуна пульсировала жилка. Впрочем, он по-прежнему сохранял полное хладнокровие, и Чэн Фэнтай подумал, что и он человек с характером. Чжоу Сянъюнь тоже отдавал все силы. Один только Ян Баоли спустя несколько дней все же не выдержал придирок Шан Сижуя, от усталости сел на землю и заплакал, обиженный. Шан Сижуй окликнул его раз – тот не вставал, окликнул второй – он все сидел на земле. Тут же Шан Сижуй вскинул ногу, собравшись его пнуть, не забывая при этом браниться:
– Не можешь вынести даже такой нагрузки, а все еще желаешь стать актером?
Слова «стать актером» в их деле – что-то сродни мантре, вершина всех чаяний, и Ян Баоли, который лежал на земле, переводя дыхание, распахнул глаза и, выгнувшись назад, вскочил на ноги.
Чэн Фэнтай оставался безучастным зрителем, но и он, глядя на них, ощутил усталость. Про себя же подумал, ничего удивительного, что Ду Ци так стремился отвертеться от всего этого, повторять одно движение сотни раз, сорвать глотку, пропевая одну и ту же фразу, еще не выйдя даже на сцену, до ужаса утомительно! И страдают не только те, кто репетируют, зрители со стороны также мучаются. От этого насильного повторения вся красота оперы улетучивается. Шан Сижуй, жадный до новизны, по характеру своему порывистый юноша, ничем обычно не интересуется, ни на что ему не хватает терпения, на сцене же терпением он превзойдет любого, да к тому же не перестает получать удовольствия от оперы, находя в бесчисленных репетициях особую прелесть. То, что для обычного человека мучение, для него игра, а разве можно утомиться от игры?
Так прошло еще немало дней, пока однажды в полдень Ду
