Железный лев. Том 3. Падаванство - Михаил Алексеевич Ланцов

Королевская чета тяжело вздохнула. С явными нотками растущего раздражения.

Этот ирландец начинал их раздражать.

Да-да, именно ирландец, так как Генри Джон Темпл 3-ий виконт Палмерстон происходил из ирландской аристократической семьи.

В двадцать лет он начал делать политическую карьеру в Англии, пробиравшись в парламент через «гнилые» местечки[1] и прославившись тем, что постоянно выступал, оправдывая любые мерзости, творимые правительством Англии.

Верный пес.

Преданный пес.

И совершенно шелудивый, так как старался быть большим англичанином, чем сами англичане. Ну, чтобы ему не вспомнили ирландское происхождение.

Потом двадцать лет очень странной службы на посту военного министра без права голоса. То есть, в сущности, простого секретаря, который самым рачительным образом исполнял распоряжения старших товарищей.

Формально — консерватор. Но когда герцог Веллингтон возглавил правительство, то сразу же вышвырнул его на улицу. Просто потому, что на дух не переносил таких подхалимов и услужливых слизняков. Да и вообще… для него этот «ирландский лорд» и человеком-то был весьма условно.

Пару лет в оппозиции… и снова служба. Теперь уже полновесным министром иностранных дел. Ему, наконец, что-то доверили. И тут он развернулся во всю ширину своей мерзкой душонки. И все, что ранее поддерживал на словах, стал претворять в жизнь. Через что репутация Великобритании покатилась в тартар.

Нет, конечно, она и раньше не имела образа честного игрока, но хотя бы старалась блюсти внешние приличия. И того же Павла Петрович фактически убивали люди, формально не связанные с Лондоном. Свои. Все знающие люди понимали большую глубину ситуации, остальные же… да и доказать почти ничего было невозможно.

На тоненького.

Но сохраняя приличия.

Даже несмотря на то, что в годы Наполеоновских войн Великобритания была готова на любые шаги, ради выживания и уничтожения выпущенного ей же джина… Но все же. Поддерживалась игра в приличия.

До 1830-ого года тоже.

А вот с «воцарения» в министерстве этого ирландца все пошло наперекосяк. И королеве Виктории приходилось постоянно краснеть за его действия. Впрочем, людей, которые его поставили, лоббируя назначение, это устраивало. Они уверовали в свою силу и неуязвимость, начав чудить… в том числе и руками этого ирландца…

— Прекратите причитать! — рявкнул принц Альберт, которого это бормотания Палмерстона немало разозлило.

Тот заткнулся.

— Повторяю свой вопрос. Что случилось?

— Он заставил меня написать дарственную на все движимое и недвижимое имущество. Теперь я совершенно нищий человек. Даже одежда на меня больше не моя.

— Он это кто? Кто вас заставил?

— Граф Лев Толстой.

— КТО⁈ — хором переспросила королевская чета.

— Он в Лондоне. Явился со своими головорезами ко мне домой. Угрожал превратить в живой труп этим колдовским зельем… А перед этим избавился от моих людей.

— У вас жар? Вы бредите?

— Нет-нет. Он тут. Это точно! И это ужасно!

— Я буквально вчера получил письмо от Луи-Наполеона, — произнес принц Альберт. — И тот немало тревожился тем, что в Санкт-Петербурге идут большие, но совершенно непонятные опыты с новой бомбовой пушкой. Вот прямо сейчас. Стреляют и стреляют. Сотни выстрелы. И руководит этими опытами лично граф Лев Толстой. Вы полагаете, что он может находиться сразу и здесь, и там?

— Но я его видел!

— Серьезно? И когда он прибыл?

— Да, но…

— Как он попал на остров?

— Прилетел на метле? — фыркнула раздраженно королева Виктория.

— Я не знаю… честно. Но он пришел со своими людьми ко мне домой. Причем набрался наглости надеть русский мундир и даже ордена. Избавился от всех, кто мне служил. И заставил уже меня подписать дарственную. А потом выбросил посреди ночи в трущобах…

— Полицейские, что отбили вас у бедняков, сэр, они сказали, что вы были изрядно пьяны.

— Перед сном я выпил чуть глинтвейна.

— Серьезно? А почему полицейские все как один заявили, будто от вас несло виски? Не пахло, а именно несло. Словно от мертвецки пьяного портового грузчика.

— Перед тем как выбросить с мешком на голове, эти мерзавцы меня облили дешевым шотландским виски. Судя по запаху, с островов[2].

— Вы разобрали запах? — с иронией поинтересовался принц Альберт.

— Конечно! Оно же воняло торфом! Просто смердело им.

— И вы скажите, что сами его не пили?

— Я могу на Евангелии поклясться в том.

— Даже так? Интересно… А почему вы решили, что люди в вашем особняке мертвы? — спросила королева Виктория.

— Как же иначе они могли проникнуть ко мне? — растерялся лорд.

— Их сегодня опрашивали. И они сказали, что, когда легли спать, все было тихо и спокойно. Вы заканчивали работать с документами у камина. Утром же они вас не нашли дома. В потухшем камине были видны следы сожжения множества бумаг. Каких именно уже не разобрать. А рядом валялось три пустые бутылки с остатками того самого дешевого островного виски[3].

— Нет… нет… — покачал головой лорд Палмерстон. — Этого не может быть!

— Вы этого не помните?

— Я не пил виски!

— Но ваши же слуги сказали, что пили.

— Соврали!

— Серьезно? — улыбнулся принц Альберт.

— Джон… он никогда не ложится спать раньше меня. Он подавал мне тем вечером глинтвейн. Он тоже говорит эту жуть?

— Они все утверждают, что спали и ничего ночью не слышали.

— Снотворное, значит… вот мерзавец.

— Вы совершенно заврались, — покачала головой королева Виктория.

— Я клянусь! Всем чем угодно! — взвился лорд Палмерстон.

— После того, что вы устроили, веры вашим словам немного, — усмехнулся принц Альберт. — Тем более что о делах графа буквально на днях сообщили в Санкт-Петербурге представители французской миссии.

— Но я не вру!

— Конечно, конечно, — покивала королева Виктория. — Нам сказали, что вы можете вполне искренне верить во все эти выдумки.

— Этот мерзавец поставил на меня тавро! Вот сюда, — указал лорд на свою ягодицу. — Я могу показать.

— Не стоит, — скривился принц Альберт.

— Но это правда!

— Вот только вы были довольно долго в руках бедняков. И они обходились с вами… кхм… очень скверно. — немного потупился принц Альберт. — И это ваше тавро ничего не доказывает, кроме того, что его поставили совсем недавно.

— Но… боже… — покачал головой лорд, не в силах подобрать слова. — Не мог же я все это придумать? А дарственная? Я ведь ее подписывал вот этими руками… —