Лед - Андрей Алексеевич Панченко
Вечером устроили разбор нарт. Сняли полозья, выправили «винтом» поведённые. На тёплых камнях (грели на примусе) выровняли планки, подшили новыми шурупами. Полозья натёрли смесью сала с парафином — скольжение сразу стало иным, «масляным». Резервы брезентовых чехлов пустили на заплаты, у Фомина рука золотая — игла мелькала, как у портнихи. Верёвки проверили узел за узлом, всё слабое — вон; петли на постромках сдвинули ближе к упряжи — тянуть легче.
Собакам — двойной паёк: мясо, жир, немного пеммикана для «вкуса». Ходовых вожаков оставили возле нарт на ночь — чтоб без драк и нервов отъелись и отоспались. Молчун, вожак моей упряжки с серой мордой, лежал, вытянув лапы, и смотрел на нас ясными глазами — как человек, всё понимающий, но не вмешивающийся. Я почесал его за ухом и впервые за много дней не ощутил щемящей вины: «Дотянем, старина. Должны».
Людям — горячее дважды. Суп из тюленины, чай крепкий, к чаю шоколад. Хлеба у нас нет, от постоянного перетаскивания и швыряния ящиков с провиантом галеты крошатся в пыль, зато сало есть, и это наше золото. Мы едим его большими кусками, сегодня — без ограничений.
— Так братва — Начал я, когда мы обедали — Слушайте график отдыха! Ночью сон — ровно восемь часов всем лежать, без разговоров и глупостей. Топим снег заранее — два котла «на утро», чтобы не было утреннего метания. Ремонт — только до команды «отбой», после — спать, иначе завтра будете как варёные. Всем всё ясно?
Ни у кого возражений не было, все уже еле стояли на ногах.
На рассвете второго дня занялись маркировкой дороги назад, надо было выставить вешки чтобы найти спуск с плато при возвращении. Отобрал четыре пустых керосиновых канистры, в крышки — по древку от запасных палок для лыж, на древках — полотнища из чёрного брезента, промасленные и присыпанные сажей. Снег здесь белый как смерть, и только чёрный виден за версту. На каждый флаг — снежная пирамида в рост человека, сверху — «шишка» из замёрзшего навоза собак — чтобы ветром не сдуло. Между вехами — расстояние прямой видимости, но не больше двух сотен метров. На главной пирамиде оставил записку в железной коробке: дата, состав партии, курс и расстояние на юг, остаток провианта и горючего. Подписал: «Волков. Полюс — по прямой». Смешно, конечно, писать «по прямой» там, где прямых линий не существует, но бумага любит уверенность.
Навигацию свёл к простому: ходовой компас и солнечный, потом проверил секстаном и теодолитом. Эти измерения я буду проводить ежедневно, заодно проверять одометром на нартах по пройденному расстоянию.
Ночью ветер вернулся, но иглу хорошо держало напор, впервые за несколько последних дней мы спали, не слыша его завывания. Внутри тепло по-походному — то есть не холодно.
Утро третьего дня я сам разбудил всех очень рано, нам оставался последний рывок к цели!
Глава 23
Полюса мы достигли двадцать восьмого ноября 1895 года и достигли его первыми! Последние десять дней пути до цели наш отряд шел вперед как единый слаженный механизм и подгонять никого было не надо.
На Полярном плато стояла удивительно безветренная и солнечная погода. Антарктика как будто сжалилась над нами, посчитав что уже достаточно испытала нашу силу и волю. Мы шли спокойно, шаг за шагом, не торопясь и не задерживаясь. Нарты скрипели по насту, собаки тянули ровно, без рывков, будто и они понимали, что мы близки к финишу. Каждый из нас устал, но эта усталость стала привычной, почти незаметной, как постоянный шум в ушах, который перестаёшь замечать. Вечером, закончив дневной маршрут, мы не ленились и возводили иглу, чтобы на обратном пути сэкономить силы, свой путь мы по-прежнему помечали снежными гуриями.
По утрам вставали быстро: растопить снег, приготовить чай и пеммикан, собрать лагерь — всё это давно делалось молча и автоматически. Разговоров почти не было, экономили силы, а главное — слов уже не требовалось. Каждый знал, что и когда делать. Даже ночью, когда мы ворочались в спальных мешках, никто не жаловался — все понимали, что впереди ещё несколько переходов, и там, на пустом белом круге координат, нас ждёт конец пути.
Солнце слепило глаза, и мы шли в очках, чтобы не обжечь сетчатку. Иногда, когда ветер всё же поднимался, мелкая снежная пыль забивалась в усы и ресницы, хрустела на зубах. Но в целом погода оставалась редкой для этих мест — тихой. Мы почти перестали надеяться на такие дни, а они, словно в награду, держались всю последнюю неделю.
Ближе к концу пути мы шли налегке: часть груза уже съели, часть оставили в двух дневных переходах до полюса, организовав ещё один склад. Сани стали легче, шаг — увереннее. Последние километры казались бесконечными: белая равнина, ни малейшего признака, что вот он — Полюс. Только приборы говорили, что мы всё ближе и ближе.
— На месте! — Арсений оторвался от секстанта и его обветренное и обмороженное лицо расплылось в довольной улыбке — Мы на полюсе!
— Нет дружище — Я тоже держал секстант и производил обсервацию — Километров десять не дошли.
— По моим расчётам мы его немного в стороне оставили — Куницкий ткнул рукой в право от меня, он стоял возле установленного на треногу теодолита.
Мы все втроем одновременно посмотрели друг на друга, и расхохотались. Знакомая до боли ситуация. Мы вроде как пришли, но сам полюс с точностью до миллиметра определить не в состоянии.
— На лыжи? — Ричард уже вставлял ногу в крепление, и вопрос задал скорее риторический.
— На лыжи! — Кивнул я головой, передавая секстан Арсению. — Делаем как обычно, удаление десять километров, идем кругом, проводим измерение, потом сверяем данные и сужаем круг! Нельзя дать никому и шанса, усомнится в том, что мы не промахнулись!
Два дня мы нарезали круги и ходили вдоль и поперек предполагаемой точки условного Южного полюса. Мы сильно постарались, чтобы у конкурентов, если они конечно сюда дойдут, не было даже капли сомнения, что именно наша команда была тут первой. Щелкал фотоаппарат, вдоль пути наших пробегов появлялись не высокие снежные пирамиды, пока наконец на третьи сутки мы не пришли к общему мнению, что мы наконец-то точно на месте. Всё это время солнце совершало вокруг нашего лагеря круги, не скрываясь за горизонтом.
На полюсе мы
