Военный инженер товарища Сталина 2 - Анджей Б.
— Юрген, — поклонился тот. — Юрген Вольф. Работать раньше в руссо концлагерь. Арбайтен с русишь пленник.
— Ясно. Кто следующий? — взял инициативу в руки мой друг. — Строиться в очередь. По-одному.
Прыснула Катя. Статус кво был восстановлен. Сразу вся накаленная атмосфера улетучилась вместе с подозрениями Борьки. Знакомство состоялось. Двое остальных представились Куртом и Гансом. Все трое — молодые подпольщики, едва старше Николая с Борисом. Один Юрген был наравне с Герхардом. А, значит, и со мной. Чуть за тридцать — с хвостиком.
Уже через пару минут врезали за год уходящий. Курт с Гансом, наскоро закусив, поспешили на раздачу продуктов. Обещали через пару дней познакомиться ближе. Юрген Вольф мог позволить себе задержаться. По его словам, передал дежурство помощнику. Теперь на многих скрытных пунктах Берлина тайком раздавали продукты, одеяла, керосин, индивидуальные медицинские пакеты, доставленные из-за линии фронта.
— Американцы постарались, — пояснил бородатый Олег. — Союзники наши.
— Я-я… союзник, — набивая рот, поддакивал Юрген.
— Что ж ты, братец, когда из концлагеря бежал, пару наших русских с собой не прихватил, а? Ты же бежал, раз скрываешься тут?
— Яволь. Бежать. Два руссо бежать со мной. Глубокой ночь. Потом светить прожектор. Пустить по следу собак. Руссо Ивана догнать. Растерзать. А мой с Владимир переплыть река. Когда плыть, он, м-мм… как это у вас… — прищелкнул печально пальцами. — А, вот — утонуть! Я хотеть спасать. Плыть себе на плече. Но он быть очень слаб. Захлебнуться, бедняга.
Наступила минута траура. Почтили память всех, кто был замучен в Треблинке, Бухенвальде, Майданеке и прочих лагерях смерти. Мн сразу вспомнился наш отважный друг Лёшка. Он тоже был замучен смертоносным газом. Пусть не в Дахау, пусть не в Освенциме, но суть от этого не менялась. Сейчас Алексей мог бы заведовать в нашем КБ лучшим отделом разработок. Мог помогать Королёву, Ильюшину…
Смахнул слезу и мой Борька. Тоже, вероятно, вспомнил лучшего друга.
— Я хотеть выпить за русский народ, — поднял в молчании кружку хозяин подпольной квартиры. Все встали. — За русский и германский патриот, кто есть побратим между нами. Настоящий германский наций, а не фашист.
Сегодня, 31-го декабря сорок четвертого можно было и выпить. Вчера за знакомство, сегодня за праздник, завтра за Победу. Три дня — все как по-русски. Стандарт.
Что, собственно, и делали. Потом слушали сводку. Ламповый ящик «Телефункен» передавал последние события наступлений. Мы с Борькой с жадностью хватали каждую новость по-русски, по-английски, хоть и мешали жуткие помехи. Оно и понятно — глушили безбожно. Вещала и Берлинская станция.
— Наш друзья, — пояснил Герхард. — Открыть подпольно радиоточка.
— Давай, лучше, русских, — просил Борька. — Там про Жукова с Коневым, как наступают.
Хозяин покрутил верньер настройки. Поймал советское радио. Голос Левитана заполнил все помещение. Мы упивались восторгом — настолько нам было чудно слушать советского диктора здесь — в подземельях Берлина!
Слушали час. Слушали два. Все новости, сводки, размещения войск. Нам не мешали. Олег с Николаем и Катей привыкли к ежедневным сеансам, а немцы из деликатности соблюдали тишину.
— Советские войска овладели плацдармом… — вещал Левитан. — Армии Жукова, Рокоссовского, Конева, вышли на подступы первых жилых районов Берлина.
И так далее…
От радости у Борьки разболелся желудок. Катерина хлопала в ладоши. Немцы тактично улыбались. Молодой Николай едва не пустился в пляс. Олег весело бросал на пасынка взгляды.
И тут, вдруг случилось нечто такое, что заставило меня замереть на месте. Сводки закончились. Заиграл марш Мендельсона. Потом пошли какие-то неразборчивые фразы, отчаянно заглушаясь помехами. И вот… тут внезапно:
— Стой! — почти заорал я, когда Герхард хотел поймать настройкой улучшенный звук. — Громче! — едва не взвыл я. — Пожалуйста, громче!
Все уставились на меня непонимающим взглядом. Парень совсем одурел от радости? Сводки закончились, было прослушано все, что хотелось. Полилась музыка, прерываемая каким-то бормотанием. А этот орет ошалело.
— Верни назад! — бросился я к хозяину приемника.
Юрген Вольф подался вперед. Катя охнула по-женски. Герхард отнял быстро руку от верньера настройки. Олег с Николаем переглянулись. Один Борька все понял. Не добежав до уборной, сделал фортель с разворотом. Занесло боком в дверь. Крутанувшись кульбитом, в рекордно короткий срок катапультировался к приемнику. Навострил уши. И…
Мы оба застыли на месте.
…Из динамиков, перебиваясь помехами, едва доносилось по-русски:
— Передаем сообщение Александру с Борисом. Внимание! Передаем сообщение Александру с Борисом. Позывной «Красная Заря». Повторяем, код позывного «Красная Заря»…
Перебилось помехами. Борька обомлел, выпучив глаза.
— Эт… эт-то же наш позывной, Саня! Красная Заря — твой с Королёвым проект!
— Тише! — зажал я ему раскрытый в ошеломлении рот.
— Если нас слышно, мы каждый день выходим на этой волне в шестнадцать часов и в двадцать два часа по берлинскому времени. Повторяем, сообщение для Александра с Борисом…
И так три раза. Фраза за фразой. Тут было, как дважды два — позывной код «Красная Заря» предназначался для нас. Даже если в Берлине и был еще Александр с Борисом, то название нашего проекта их не касалось никаким левым боком. Этот проект был моим! Нашим, точнее. На правах Ильи Федоровича с нашим конструкторским бюро.
Вжу-уухх… — снова прервалось помехами.
Борька едва не разнес кулаком аппарат. Вскочил, выкатив, как блюдца, глаза.
— Тихо! — я взревел на пределе.
Теперь к ящику радио прильнули все. Герхард боялся сбить волну настройки, отдернув руку.
— Александр, Борис, если вы нас слышите. Наша команда знает, что вы где-то в Берлине. Товарищ, известный вам, передает из столицы привет. Москва знает о вас.
Вжу-ууухх…
— А-аа, мать тебя в жопу! — взвыл Борька, хватаясь за стул.
