Атаман - Алексей Викторович Вязовский

Залп!

Атакующие ряды задергались, но обретенная инерция толкала меченосцев вперед.

Еще залп!

Английский пехотинец обучен выпускать за минуту три пуль, а четвертая к ее концу должна оказаться во рту. Но это на полигоне, а не когда на тебя несется огромная масса, потрясая саблями и тальварами. Пушки уже молчали — и дистанция была уже не той, и прислугу перестреляли казаки. Сипаи дрогнули, заколебались, третьего залпа не последовало — через короткое мгновение все смешалось в звоне стали, поднятой пыли, жутких воплях и концентрированной злобы…

Кавалерия не пришла на помощь британским наймитам. Все новые и новые отряды покидали поле боя, уносясь в сторону Файзабада.

* * *

Офицер недовольно изогнул губы в кривой усмешке, попытался изобразить надменную позу. Не очень просто исполнить такое, когда ты стоишь безоружный, с повязкой на голове в окружении толпы захвативших тебя туземцев. Которые совсем недавно закончили рубить руки и носы твоим бывшим солдатам — такой тут завелся обычай со времен Типу Султана и его войн с маратхами.

— Вы полагаете, сейчас самое время передо мной кривляться? — задал я вопрос безразличным тоном.

Толмач перевел. Офицер гордо вздернул подбородок.

— Разденьте его догола!

Казаки ловко освободили от одежды трепыхавшегося англичанина.

— Сахиб кричит, что мы поступаем бесчестно, — сообщил мне толмач.

— Передай ему, что он для меня — всего лишь белая обезьянка.

Я стянул с себя бешмет и нательную рубаху.

— Ты видишь между нами разницу, британец?

— Вы белый⁈ Тогда как вы можете меня так унижать в присутствии черных⁈

— Решил преподать тебе урок, инглез. Скоро вы, надменные бритты, придумаете байку про бремя белого человека. Так вот что я тебе скажу: разница между нами в том, что мне плевать на цвет кожи, был бы человек хороший. А тебе — нет. Ты мыслишь себя высшим существом, да еще навязываешь индусам эту дикую чушь. Ты бел, но гол — все, спекся! Без своего красного мундира ты всего лишь белая обезьянка.

Я видел по его глазам, что его проняло, но он ничего не понял. Страх в них плескал, а не понимание моей правоты. Зато стоявшие рядом индусы и афганцы возбужденно поддержали мои слова криками одобрения.

— Я сохраню тебе жизнь. Отправишься в Локхнау и сообщишь резиденту, что в моих руках десятки его чиновников. Мне нужно два миллиона рупий. И за жизни уже пойманных мною англичан, и за тех, кто сидит в столице Ауда, наивно полагая себя в безопасности.

— В Локхнау батальон сипаев, — неуверенно попытался возразить мне англичанин.

— Оглянись! Где твой батальон?

— Никто не заплатит вам таких денег!

Решил поторговаться? Я не в настроении.

— Тогда приду через неделю, и со всеми случится тоже, что с тобой: вы будете бегать между Гангом и Гугрой и изображать обезьянок. Бремя белого человека — это палка о двух концах.

Подозвал одного из рохиллов, недавно привезшего мне очередного коллектора.

— Дайте офицеру какие-нибудь лохмотья и сопроводите его в Локхнау. И дождитесь ответа англичан.

— Как прикажешь, атаман.

* * *

Я стоял на берегу ледяного притока Гугры и ломал голову, как переправить отряд, чтобы не околеть от холода. Уличная температура заметно упала, пришлось даже вспомнить о бурке.

Что-то сильное и мягкое толкнуло меня сзади в плечо.

— Ну кто там? — огрызнулся я, не желая поворачиваться.

Снова толчок.

Я рассерженно обернулся.

— У, ёёё!

За мной стоял слон, и это был его хобот — то, что меня толкало. На спине слона, на открытой площадке сидела Марьяна и весело улыбалась.

— Прокатимся, атаман? Слон нас доставит на тот берег, не замочив.

Этого слона мне подарили две удивительные женщины, две Баху Богум, две Госпожи-невесты, две экс-королевы Ауда. Они примчались ко мне из Файзабада, как только прослышали о полном разгроме англичан. Та, что значительно помладше, была женой 5-го наваба Ауда, ныне томящегося в железной клетке в Форте-Уильям.

— Освободи моего мужа, сахиб-атаман, и мы озолотим тебя!

Та, что постарше, Баха Бегум ка Макбара, хотела большего.

— Изгони инглиси, юноша, из Ауда! Мы не смирились, много раз восставали, но силы слишком неравны. Обещаю! Войдем в союз с маратхами! С рохиллами!

Я поцеловал мягкие руки этой бабушки индийского сопротивления, как ее называли многие.

— Вы все сможете сделать сами, госпожа. Сейчас наша армия разобьет англичан напротив Бенареса и пойдет на Калькутту. Оставшихся инглиси слишком мало, чтобы вам противостоять.

Она благословила меня на свой манер, поцеловала в лоб, надела на мою шею тяжелое жемчужной ожерелье и подарила слона.

И вот он тут, стоит и толкается, зараза.

— Ну же, Петя, залезай! Будет весело!

Я махнул рукой. В конце концов, я теперь в Индии, и надо когда-нибудь начинать осваивать этот транспорт.

Махоут опустил слона на колени. Я забрался на площадку. Сел рядом с Марьяной. Она юркнула ко мне под бурку, прижалась теплым боком.

Слон неторопливо двинулся в реку. Зашел величаво, как авианосец, сделал несколько шагов и… провалился. Дно ушло у него из-под ног, он задергался и перевернулся. Мы полетели в ледяную воду. Бурка камнем пошла на дно.

Выбрался на берег и вытащил Марьяну. Мы оба тряслись от холода, у девушки посинели губы. Я принялся ее энергично растирать.

— С Крещеньем вас, Петр Васильевич! — стуча зубами, выдавила из себя Марьяна.

* * *

Двуречие Ганга и Карамнасы, деревня Мурдон, Крещение 1802 года.

Огромные барабаны, подвешенные на боках слонов, забили «поход». Завизжали закрученные медной улиткой трубы — сипаи в белых мундирах двинулись, формируя линию. Крайне бестолково, суетно и неровно. Вместо стройной линии штыков выходила какая-то старая гребенка со сломанными зубьями — за что только наемным офицерам платят?

Платов сердито крякнул: все точь в точь, как он на вчерашнем совете говорил: «нету у меня уверенности в стойкости маратхской пехоты. А казачьей лавой или вашей толпой всадников англичан мы не опрокинем — правильное каре и кирасиры не пробьют, полягут у линии штыков». Он-то знал, о чем говорил: баталий серьезных повидал немало.

Атаман еще раз осмотрел будущее место сражения, грустно усмехнулся над превратностями выбора поля боя. Вышли два дня назад из форта Рамнагра — не крепость, а скорее замок наваба с кучей ненужных архитектурных излишеств, снова захваченный без боя. Двинулись от Ганга,