Суворовец. Том 3 - Анна Наумова

Пришлось снова ощутимо пихнуть близнеца в спину. Как и тогда, в буфете.

Близнец встрепенулся.

— Да! — неожиданно сиплым голосом воскликнул он и с явным усилием наконец оторвал свой взгляд от влюбленной парочки. — Да, товарищ майор! Все хорошо!

— Тогда нечего тут стены подпирать! — посоветовал нам всем майор. — Шагайте. Уже пробку на выходе создали. — И добавил прописную истину: — Увал не резиновый. Это я вам, как бывший суворовец, говорю…

И ведь не возразишь!

Курский, еще раз окинув нас взглядом, зашагал к метро.

И нам пора бы уже шевелить булками. Мне — особенно. Сегодня у меня еще куча дел! Экскурсия в прошлое… Или в настоящее? Фиг его разберет. Очень важное, в общем, дельце…

— Расходимся! — скомандовал я.

Пробка, которую мы с пацанами невольно создали при входе в училище, рассосалась. Тимур, снова взяв за руку Машу, поспешил покинуть место несостоявшейся дуэли. На прощание он смерил брата и по совместительству бывшего лучшего друга испепеляющим взглядом. Весь его взгляд говорил: «Я тебя, как вернусь, обязательно закопаю!».

Остальные тоже разошлись.

Тимошка постоял секунду, глядя вслед удаляющейся парочке. А потом заметил знакомого.

— Сеня! — окликнул он парня из четвертого взвода. — Эй! Королев! Стой, говорю! Айда вместе в кино!

Сеня остановился, обернулся и развел руками.

— Тимыч, извини! Я сегодня уже со своей договорился! Бегу, опаздываю! В другой раз как-нибудь!

И живо почесал дальше.

Королев, сам того не подозревая, нанес Тимошке удар ниже пояса. И у него, значит, дама сердца есть…

Близнец постоял еще немного, а потом махнул рукой и хотел было раствориться в толпе «вольных» суворовцев, спешащих к станции метро «Бабушкинская». Но я ухватил его за рукав формы.

— Погодь, киноман! Притормози. Разговор есть!

Тимошка неохотно остановился.

* * *

— Так значит, вы с этой Машей сызмальства знакомы? — уточнил я.

Мы с Тимошкой притулились в пирожковой недалеко от метро и уплетали за обе щеки «тошнотики» — пирожки с ливером. А запивали все это дело, само собой, не лавандовым рафом, который сейчас популярен у зумеров, а тем самым обжигающим чаем «со слоном» из граненых стаканов.

— Угу! — хмуро подтвердил Тимошка, болтая ложкой в стакане с чаем. — Считай, с роддома. Мамы наши в одном техникуме учились. В общаге вместе жили. С Машкой мы в ясли еще ходили, потом в сад… И в школу. Воробья хоронили за гаражами в первом классе… Предательница!

Близнец снова побелел от злости. И отнюдь не потому, что расстраивался из-за безвременной кончины воробья. Так яростно ложкой болтанул, что чуть полстакана не вылил. Пришлось чуток отодвинуться.

— Хорош истерить! — осадил его я и придирчиво осмотрел мундир. — А то меня заляпаешь!

— Я случайно! — Тимошка вытер стол треугольничком салфетки.

Теперь мне все стало понятно. История была стара, как мир.

Маша, которую я недавно видел на КПП, была знакома с близнецами Белкиными с самого рождения. Жили они в одном подъезде, только на разных этажах. Белкины на четвертом, Маша — на пятом. Юная красавица была всего на две недели моложе братьев. Даже мамы их вышли замуж практически одновременно — за парней с фабрики, на которой вместе работали.

И близнецов, и Машу и постигла участь большинства советских детей шестидесятых, чьи мамы еще и не слыхивали о трехлетнем декрете — ясли. И садик. И школа. И всюду Маша и Белкины были вместе. Никто вокруг не понимал, зачем серьезной и не по годам взрослой отличнице Маше эти двое шебутных шалопаев с шилом в одном месте, чьих родителей вызывают в школу чуть ли не ежедневно.

А Маше нравилось проводить время с Белкиными. С ними всегда было весело и интересно. Девчонка послушно давала пацанам списывать домашку, а те, в свою очередь, защищали ее от дворовых и школьных хулиганов. Все вокруг знали: Воропаеву лучше не трогать. А то эти «одинаковые» могут так вдвоем навалять, что мало не покажется.

Знал это даже оторва и двоечник Осин по прозвищу «Пасечник». Точнее, хорошо знала его задница. Как-то раз Осин, обиделся на то, что отличница Маша не дала списать ему алгебру. Фантазией он не блистал, а посему, как обладатель всего одной извилины, просто решил подложить девчонке на стул кнопку.

Маша в тот день вошла в класс, уткнувшись по своему обыкновению в какую-то толстенную книжку. Плюхнулась на стул, не глядя, а уже через секунду взвизгнула и вскочила с места под дебильный ржач «Пасечника» и двух его подпевал.

А всего через час хулиган уже умывался слезами в школьном сортире. Близнецы мигом раздобыли где-то целый коробок кнопок и, рассыпав их на стуле, дружно усадили туда Осина со всего размаху. С тех пор и «Пасечник», и остальные предпочитали обходить Машу стороной. Боялись за свои полушария.

Родители Маши не были против дружбы дочери с Белкиными. Даже несмотря на шебутной нрав последних. Знали, что эти двое никогда не дадут их дочь в обиду. Начиная с шестидесятых, не было ни одного Нового Года, которые семьи Белкиных и Воропаевых провели бы порознь. Они вместе ездили отдыхать на турбазу, отдыхали дикарями и забегали друг к дружке в гости просто так.

А потом… а потом мальчики-девочки, как водится, выросли. И недавно, вернувшись летом с дачи, близнецы вдруг поняли: перед ними не веселая и беззаботная подружка детства, а красавица, чье сердце надо завоевывать. И дело даже не в том, что Маша за лето как-то сильно внешне изменилась. Она осталась такой же, какой и была. Просто в один момент братья посмотрели на нее другими глазами.

Это стало ясно довольно скоро.

Одним летним вечером Тимур куда-то намылился. Встал у треснутого зеркала в их комнате и, намешав сахар в стакане с водой, начал укладывать волосы расческой.

— Куда прешься? — поинтересовался Тимошка, который валялся на своей кровати, лениво листая журнал «Юный техник».

— Да так… — обтекаемо ответил Тимур. — Дела кое-какие есть…

— Что за дела? — бдительно поинтересовался Тимошка.

— Да так… — Тимур не спешил вносить конкретику. — Ладно, я пошел.

Поначалу Тимошка особо не обратил внимания на скрытность брата. Ушел и ушел. В конце концов, они хоть и братья, но не сиамские же близнецы, чтобы всюду вместе ходить… Тимошка, оставшись один, полистал вяло журнальчик, покрутил калейдоскоп… А потом, набив ручку жеваной бумагой, стал