Суворовец. Том 3 - Анна Наумова
— Как в чем, Андрюх? — возмутился юный влюбленный. — Он же… с ней… теперь…
— И что? — невозмутимо спросил я. — Ну, встречается теперь Тимур с этой Машей или как там ее… Она тебе жена, что ль? Или девушка? Чем-то тебе обязана? А он с тобой обязан выбор девушки согласовывать?
Поискать бы зубочистки… Эх, да где их тут взять… Ненавязчивый советский сервис. Чай, пирожки и салфетки, нарезанные треугольничками. Дешево и сердито! Но так вкусно!
— Ну… — стушевался Тимошка. — Не жена, конечно… И не девушка… Ну все-таки… Мы же с яслей еще…
— Что вы с яслей? — пожал я плечами. — Я вот, может, в роддоме с кем-то рядом лежал. И что дальше?
— Ну всегда же вместе гуляли! — упорно гнул свою линию близнец, так и не простившийся окончательно с детством. — А он… А он мой брат вообще-то!
— Тим! — терпеливо продолжал я втолковывать в юную голову близнеца прописные истины. — Ну пойми ты, голова твоя садовая! Выросли вы! И ты, и Маша, и Тимур! Вам уже не по семь лет! Вы — давно не дети, которые воробья хоронили, по деревьям лазали… Или чем вы там еще занимались. Маше нравится Тимур. Тимуру — Маша. А когда люди нравятся друг другу, они как раз именно этим и занимаются. Встречаются, гуляют, обнимаются, целуются… И так далее по списку. Ну? Дошло?
Тимошка опустил голову и снова начал мешать в стакане и без того размешанный сахар. А потом спросил, просто и очень-очень тоскливо:
— Андрюх… что мне делать?
И от его простоты мне как-то стало не по себе.
Бывает так в жизни, что какие-то вещи заканчиваются. Быстро и всегда неожиданно. И всегда насовсем.
Есть у тебя, например, условная подружка со двора. Назовем ее… ну, скажем… Светкой.
Светка — «свой пацан». Волевая, дерзкая, крепкий орешек, одним словом. Могучему Брюсу еще фору даст. Забегаешь к Светке после уроков. И она к тебе. Вместе шагаете домой с какого-нибудь кружка. Вместе марки в альбом клеите. А потом — раз! — и все меняется! И вместо привычной Светки — уже недоступная Светлана, которую фиг позовешь «прошвырнуться». У Светланы маникюр, педикюр, и вообще она еще голову не высушила… А когда высушит, пойдет не с тобой «прошвырнуться», а с каким-нибудь рокером патлатым на мотоцикле кататься.
Вот и все. Гуляй, Вася, ешь опилки. Пролетел Вася, как фанера над Парижем. Закончилась детская дружба. Настала другая пора.
— Не знаю! — сказал я, понимая всю серьезность ситуации. — Но если ты собрался всю жизнь втроем дружить так, как в детстве, то сразу говорю: не получится. Машка замуж выйдет. Пеленки, распашонки, ясельки… Ты работать пойдешь. Тоже женишься. И видеться вы будете разве что по праздникам.
— По праздникам? — хлопал глазами Тимошка, отчаянно не желающий мириться с минусами взрослой жизни.
— Да, по праздникам! — подтвердил я. — По очень редким праздникам. Если на Новый Год у кого-нибудь по старой дружбе соберетесь. А что? Или ты думаешь, Тим, что вы всю жизнь по кино втроем шататься будете? Воропаева плюс Белкины? Разлетитесь, кто куда, и поминай, как звали… Взрослая жизнь — она такая, брат…
— Ты-то откуда знаешь, какая взрослая жизнь? — угрюмо возразил мне Тимошка.
— Кое-что знаю! — коротко ответил я, не вдаваясь в подробности. — Я вон своих школьных приятелей сейчас пару раз в год вижу. И то если на улице случайно столкнусь.
Тут я даже немножко приукрасил. Со школьными друзьями я теперь раз в десять лет вижусь. Если вижусь вообще. Собрать их на встречу — целый квест. У кого развод, у кого язву оперируют, у кого две ипотеки, смена «два через два» и так далее.
Да и с дворовыми тоже не помню, когда виделся. Разлетелись да разъехались. Близких друзей — Пашки с Ленькой — давно уж нет. А другие как-то забылись…
Но это в той, прошлой жизни. А в этой… А в этой у меня все хорошо! И зуб даю, в следующем увале обязательно навещу и Пашку, и Леньку. А в этом мне еще надо обтяпать одно важное дельце.
Пора заканчивать с перевоспитанием Белкина.
— Значит, так, Тим! — сказал я, подытоживая наш сегодняшний разговор. — Намотай себе на ус: девочек обижать нельзя! Нехорошо! Ай-яй-яй! И перед Машей ты извинишься. Сегодня же вечером позвонишь и извинишься. Уверен, телефон ты помнишь. Она перед тобой ни в чем не виновата. И относится к тебе, как к давнему хорошему другу.
— Машке позвоню! — хмуро согласился Тимошка. — Поговорю с ней. Она поймет. А этого… А этого я никогда в жизни не прощу. И никакой он мне больше не брат!
— Дело твое! — согласился я, надевая фуражку. — Но как по мне, Тимур перед тобой тоже ни в чем не виноват. А словами такими лучше не бросаться. Пожалеть можешь.
— Пожалеть? — взвился обманутый Тимошка. — Да я рад был бы, если бы эта рожа не была на меня похожа! А то, что он Машку притащил, когда меня дома не было?
— Захотел и притащил! — пожал я плечами. — Дело молодое. Еще раз говорю: взрослей, Тим! И ты притащишь. Все в свое время будет!
Я оставил Тимошку в пирожковой и вышел на холодную улицу. Поежился малость и почесал к метро бодрым шагом, вдыхая октябрьский воздух.
Пусть паренек подумает над своим поведением. А заодно и зажует свое горе от неразделенной любви еще парой-тройкой «тошнотиков».
А мне пора в Свиблово!
* * *
— Здоров, Андрюх! — радушно сказал Витек Дорохин, встречая меня в дверях. — Ну зашел наконец! Как добрался? Тысячу лет тебя не видел! Я тебя звал в гости, звал… Мухтар, сидеть! Это свои!
«А в чем-то ты даже прав!» — подумал я, заходя в знакомую квартиру и скидывая ботинки. — «Я такого Витька тоже тысячу лет не видел».
Потрепал за ухо Витькиного пса Мухтара и вслух сказал:
— Да увалы все не давали… То понос у нашего начальства, то золотуха…
— Что, наряд словил? — понимающе сказал Дорохин. — Бывает… У меня брат сейчас в армии служит. Когда в отпуск приезжал, много чего про армейскую жизнь рассказывал. Там наряд словить — что за здрасте! Кстати, я тебя сейчас с дядькой познакомлю!
