Атаман - Алексей Викторович Вязовский
Я отлипнул от колонны, которую подпирал все время церемонии, и бочком-бочком двинулся на выход. Сейчас все пойдут на парадный обед, усядутся вокруг дастархана, начнут поглощать немыслимое количество блюд муглайской кухни, и начнется цирк с конями. Сингх и его люди будут воротить нос от халяльного мяса, индуисты из высших каст — смотреть на тех, кто его ест, как на низшее сословие (они, вернувшись домой, даже руки помоют, чтобы смыть осквернение), мусульмане с омерзением — на любителей выпить и хватать еду левой рукой, и лишь Платов-назим с полковниками выпьют и закусят с чувством, толком, расстановкой, не подглядывая за соседями.
Меня на том банкете ждут, горячо приглашали, ведь я теперь Фигура, но я не пойду, чтобы не дразнить гусей — все тех же полковников. Странная у меня нынче вышла позиция в армейской иерархии. С одной стороны, я все тот же сотник, Платов меня даже с есаулом прокатил. А с другой — у меня личная мини-армия, размером как три полка, которой никто не указ. Разве что Сингха гурки послушают, но даже здесь есть некоторые сомнения — после того как я вручил каждому по 100 рупий, продав часть нашего дувана, то есть их годовую зарплату, не уверен, что в их простые головы не закрались сомнения насчет того, кто же их работодатель. Вся казацкая верхушка это видела ежедневно, ибо мои «зеленые человечки» охраняли Красный форт, а в свободное от нарядов время продолжали тактическую подготовку под руководством Ступина. Я поручил ему отработать наступление перекатными цепями, держа в голове будущие схватки с «вареными раками» (1).
Дворцовые красоты меня не отвлекали от глубоких раздумий — уже насмотрелся и на роскошные геометрические сады с каналом, и на сочную синеву старинных плиток, и на вычурную могольскую архитектуру. Собственно, мы все, кроме афганцев, здесь и квартировали, раскинув палатки в тени цитрусовых деревьев и кипарисов. Кругом благоухали цветы синего, белого и фиолетового цветов, журчала вода, казаки отдыхали, рассевшись в павильонах Саван и Бхадон, или стирали портянки в проточной воде каналов. У небольшого фонтана, являвшегося частью водного каскада, обнаружилась грустившая Марьяна. К ней-то я и направлялся.
Она сидела на невысоком каменном ограждении и задумчиво водила рукой по воде. Но при всем желании язык бы не повернулся сравнить ее с известными изображениями девушки у фонтана — эффект очарования портил сохнувший после смазки знакомый короткий кавалерийский карабин, лежавший на куске испачканной дорогой парчи из дикого шелка. Все же есть свое своеобразие в войне европейцев в индийский краях!
— Тааак… — протянул я, ткнув пальцем в обрез. — Это что такое?
Марьяна вспыхнула, протерла лицо влажной от воды рукой и несмело ответила:
— Дядька Никита дал.
— Козин? Свой ненаглядный, австрийский⁈ — разволновался я за урядника. — Что-то многовато у тебя щедрых дядек развелось.
Девушка печально вздохнула:
— Уже меньше.
Я поморщился: Марьяна имела в виду наши потери в бою с армией Синдии. Троих мы не досчитались.
— Зачем чистила? Тренировалась?
Девушка задорно рассмеялась:
— По живым мишеням!
Посмотрел на нее с прищуром: выходит, не почудилось мне тогда, на баньяновом дереве, ее голосок. И не сестрой милосердия она там выступала. Стреляла, зараза!
Почувствовав мой гнев, Марьяша рассердилась:
— Забыл, вашбродь, про наурские щи? Мы, червленички, ружа не пужаемся, оно у нас завсегда за плечом, когда в сады идем.
— Так то дома! А здесь?
Марьяна разволновалась.
— Что здесь, Петя? Здесь женщины армии в бой водят, не то что стреляют! Вон, твоя ненаглядная Багум — говорят, палила со спины своего слона. Что ты только в ней нашел, в носастой⁈
Я захохотал. Ревнует! Было бы к кому!
— Что ты смеешься? — насупилась девушка и брызнула на меня водой из чаши фонтана.
В воздухе засверкали бриллиантовые искорки. На мгновение родился и исчез кусок радуги.
— На рожон только не лезь, — смирился я с неизбежным.
— За меня волнуешься? — лукаво спросила красотка и снова брызнула в меня водой.
— Я за всех волнуюсь, Марьяна, — отрезал я и развернулся на пятках, чтобы прекратить вопиющее нарушение субординации. Нашла моду — на командира брызгать!
— Постой…
В ее голосе прорезалась трогательная нежность. Вся эта ситуация могла нас далеко завести. Я не знал, как мне элегантно смыться, но меня спас прибежавший Зачетов.
— Вашбродь, Азмуддин-ходжа приехал. Очень просит вас к нему выйти.
* * *
Базар Чандни Чоук — старейший в Дели и ближайший к Красному форту, самое оживленное и яркое место столицы — поражал кипением жизни, разнообразием лавок, кричащей пестротой нарядов делийцев, множеством личных украшений на них (2) и… признаками увядания. Название Чандни Чоук переводилось как «лунная площадь», по задумке его создателей ночью торжище должно было освещать отражение лунного света в большом бассейне. Бесспорно, сама идея несла в себе мощный заряд эстетизма, присущего Великим Моголам, но годы брали свое — индийский безалаберный дух уже пропитал эту улицу, как и весь город, растерявший былой блеск и имперское величие. Не восхищение, а разочарование — вот, пожалуй, то чувство, которое преследовало меня и напросившегося со мной Рерберга во время нашей поездки в лагерь салангов. Дели сдался под напором бедствий, обрушившихся на него за последние пол столетия.
— Меня не оставляет ощущение, Петр Василич, — поделился со мной подпоручик, — что мы, европейцы, создали себе некий образ великолепия империи Великих Моголов, весьма далекий от действительности. Это все… грустно?
— Размах, конечно, колоссальный, — согласился я с ним, — но с строителями-подрядчиками тут явно беда. Ремонт не помешал бы даже культовым сооружениям, не говоря уже
