Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр
– И опять тебе не сидится на месте?
Чэн Фэнтай взглянул на свое отражение в зеркале, поправил шелковый шарф на шее и честно ей признался:
– Идем ужинать с Фань Лянем и Чан Чжисинем.
Вторая госпожа взялась за пяльцы и продолжила вышивать, показывая тем самым, что не желает слушать его вранье. Чэн Фэнтай не обратил на это ни малейшего внимания, а продолжил угодливо ей улыбаться.
Под вечер Чэн Фэнтай встретился с двумя шуринами там, где они условились, место и в самом деле было хорошим: уединенная изысканная усадьба с отдельным входом. Три девицы в маньчжурских платьях прислуживали за столом, а еще одна барышня играла на семиструнном цине. Когда Чан Чжисинь вошел, он невольно замер от удивления, взгляд его скользнул по комнате, и на губах заиграла легкая улыбка – место пришлось ему по душе. Хоть теперь жизнь его и была далека от красавиц, подающих прекрасное вино.
Фань Лянь расхваливал усадьбу на все лады, явно преувеличивая свой восторг, – он притворялся, будто никогда и не пил вина в обществе проституток:
– Да тут еще и барышни есть! Если невестка Пин спросит меня, куда я сегодня водил Чжисиня, мне не отвертеться! – Хоть с его уст и срывались слова, полные порядочности, взгляд его не отлипал от девиц, а улыбка, залегшая в уголках губ, совсем не походила на улыбку благонравного человека.
Чэн Фэнтай похлопал Чан Чжисиня по плечу и обратился к девицам:
– Нам двоим прислуживайте спокойно, а на этого человека обращать внимания не надо.
Фань Лянь отвесил ему удар. Девицы едва сдержали улыбки. Прежде чем заказать блюда, Чан Чжисинь по праву почетного гостя выбрал песню, условившись через жемчужную занавеску с музыкантшей. Чэн Фэнтай с Фань Лянем обменялись улыбками, каждый подумал, что место они сегодня выбрали правильное. Когда они, мужчины, собирались вместе поговорить за вином, разговор их сводился если не к женщинам, то к политике. Чан Чжисинь состоял на государственной службе, а потому не мог не спросить Чэн Фэнтая, получал ли тот новости от командующего Цао. Однако Чэн Фэнтай не смел разглашать секреты, кому ему вздумается, он крепко сжал руку Чан Чжисиня и сказал:
– Брат Чан, сегодня мы не станем говорить о государственных делах. Все твои вопросы я запомнил, как только у меня появятся точные сведения, первым делом я приду к тебе и все расскажу.
Чан Чжисинь кивнул, похлопал его по руке и улыбнулся:
– Это я так, чтобы поддержать разговор. Мне сейчас не хватает развлечений, не то что у вас. Каждый день только и знаю, что работать, скука смертная. Даже поделиться с вами нечем.
Фань Лянь сказал:
– Я давно уже уговаривал тебя поехать в Нанкин, там я поручился бы за тебя, и ты поступил бы на службу. Но ты отказываешься! Что ж тебя так тянет в Бэйпин? Неужто слухи ходили правдивые, и ты в самом деле не в силах расстаться с нашим Шан-лаобанем!
Чан Чжисинь бросил на него раздраженный взгляд. Фань Лянь еще больше преисполнился самодовольством и повис у Чан Чжисиня на шее:
– Я все понял, так ты не в силах расстаться со мной!
У Чан Чжисиня не было желания с ним препираться, позволив Фань Ляню висеть у себя на шее, он молча опрокинул рюмку и серьезно проговорил:
– Тут не до шуток, я хочу обсудить с вами одно семейное дело.
Чэн Фэнтай опешил, они с Фань Лянем переглянулись, и тот, откашлявшись, сел прямо. Чан Чжисинь снова налил себе рюмку, затем отпустил девиц, оставив за занавеской одну только барышню с цинем, та как раз исполняла «Осенний ветер» [210]. Казалось, у Чан Чжисиня язык не поднимался прерывать ее, и, пока лилась мелодия, он в нерешительности медленно вымолвил:
– Мне не с руки уезжать из Бэйпина из-за вашей невестки Пин. У вашей невестки кое-какие недомогания, которые требуют лекарств старого придворного лекаря из Бэйпина.
В сердца Чэн Фэнтая и Фань Ляня внезапно закрался страх, они тут же вспомнили обычный болезненный вид Цзян Мэнпин, и в мыслях их она уже мучилась каким-то неизлечимым недугом. Но не успели они раскрыть рты, чтобы забросить Чан Чжисиня вопросами, тот с выражением крайне муки на лице проговорил:
– Мне неловко говорить с вами об этой болезни. В прошлые годы музыкантам и исполнителям оперы приходилось тяжко, они скитались по провинциям Срединной равнины [211], повсюду были наводнения и засуха, война и унижения. В таком положении ты сам себе не хозяин, и ради того, чтобы прокормить себя, вашей невестке Пин пришлось… Она принимала жаропонижающее лекарство, отчего здоровье ее испортилось.
Чэн Фэнтай с Фань Лянем многое повидали, они частенько ходили по злачным местам и уж, разумеется, прекрасно знали, для чего использовали жаропонижающее лекарство. Жизнь питомцев «грушевого сада» полна тягостей, и у тех из них, кто отличался изящной наружностью, лежала на сердце особая горечь, которой не поделишься с другими. Должно быть, она решилась на этот отчаянный поступок, чтобы избежать нежеланной беременности от чужого мужчины. Какое же отчаянное это было положение! Чан Чжисинь, этот гордый человек, смог поведать им свою душераздирающую тайну, а значит, считал их самыми близкими себе людьми. В этот миг они и могли только что молчать, все слова утешения здесь оказались бы бессмысленны.
Чан Чжисинь помолчал немного и сказал:
– Все эти годы мы хотели ребенка, обращались и к китайским, и к европейским врачам. Я вовсе не настаиваю на ребенке, это все ваша невестка Пин, ей кажется, будто она мне задолжала что-то, кажется… – Чан Чжисинь сжал губы, продолжать он не мог.
Если ты всю жизнь занимаешься «низким» ремеслом, тут уж не до достоинства и благородных манер, нет времени позаботиться даже о себе, о прочем и думать не смеешь. Наконец она могла зажить честной жизнью, а что для женщины важнее, чем стремление стать матерью? Мысль о ребенке сводила ее с ума.
Чэн Фэнтай вспомнил, как Цзян Мэнпин смотрела на его детей, вспомнил, как она меланхолична и сентиментальна, печаль захватила его с головой, и он не в силах был противостоять боли, что разделял с ними обоими. Фань Лянь тоже опустил голову и не произносил ни звука. Они сами не заметили, когда с той стороны занавески перестали литься звуки циня, пока сама барышня не раздвинула жемчужные нити и не подошла к
