Зимняя бегония. Том 2 - Шуй Жу Тянь-Эр
– Ах, господин Лао Шан, как же тебя жаль! Ты с таким трудом выбрал этого ребенка из сотен других, полжизни наставлял его, потратив все душевные силы, а он вот так тебе отплатил! Своими руками разрушил твою репутацию! Лишил тебя добродетели в столь почтенном возрасте! Прошу тебя, явись нам и выскажи все, что на душе!
Сыси-эр хотел уважения – и не получал его, желал показать свою добродетель – и этого ему не удавалось. В театральных кругах его не уважали, он и сам не осознавал своего дурного поведения, не понимал, что ему следовало бы быть скромнее, а не подливать масла в огонь. Шан Сижуй, которому неловко было резко возражать старшему брату своего наставника, с Сыси-эром мог не деликатничать, окинув того взглядом, он проговорил:
– Откуда это ты знаешь, что отец не одобрил бы моей постановки? Моему отцу непременно понравилась бы моя пьеса! А если не веришь, можешь спуститься вниз да сам у него спросить!
Уголки губ у всех дернулись в улыбке, словно они не могли удержаться от смеха. Сыси-эр хорошо различал подобные насмешки, его тут же захлестнул гнев вперемешку со стыдом, и с перевернутым лицом он указал на Шан Сижуя:
– Шан Сяосань-эр! [207] Слишком уж ты зазнался! Не думай, что раз уж ты прославился, то стал царем «грушевого сада», которого и судить-то нельзя, и что весь мир театра принадлежит теперь тебе! Что ты можешь самодурствовать и прибирать к рукам все самое лучшее! Твои поклонники готовы ради тебя предавать все и вся огню и мечу, штурмовать города и грабить деревни! Все тебе достается без труда благодаря другим! Такой ты великий! Что ж, хоть я уже и старая саранча, что свое отпела, мне с тобой не совладать, однако найдутся люди, которые призовут тебя к порядку…
Шан Сяосань-эром звали Шан Сижуя потому, что среди своих братьев и сестер он был третьим по старшинству. После отъезда из Пинъяна мало кто называл его этим прозвищем, и если бы Сыси-эр не ткнул пальцем прямиком ему в нос, Шан Сижуй и не сообразил бы, что тот обращается к нему. Шан Сижуй не собирался вести себя враждебно, однако ноготь Сыси-эра в ходе разговора все приближался, казалось, сейчас тот примется царапаться. Шан Сижуй ухватил его за запястье и с легкостью оттолкнул, так что Сыси-эр отступил на пять шагов и с охом рухнул на стул, но тут же подскочил, распаленный, собираясь броситься на Шан Сижуя.
Старый господин Цзян стукнул тростью об пол и пристально воззрился на Сыси-эра:
– Довольно! Что за стыд!
Сыси-эра понесло куда-то не туда, он едва не озвучил истинные причины их сегодняшнего собрания, а потому старый господин не мог позволить ему говорить дальше. Старый господин Цзян перевел мрачный взор на Шан Сижуя, оглядел его с головы до ног и указал на актеров, сидевших рядом:
– Сперва ты дебютировал на сцене, стал лаобанем и только после этого пришел с поклоном ко мне, к старшему брату своего учителя. Наверняка ты меня не очень-то признаешь. Сегодня я специально пригласил так много видных актеров, чтобы они решили беспристрастно. Спроси их сам, и если среди них найдутся хотя бы трое, которые скажут, что пьеса твоя без изъяна, несправедливость с моей стороны тут же раскроется!
Слова старого господина Цзяна сочились насмешкой. Прежде один из актеров уже пытался выступить в защиту Шан Сижуя, однако старый господин Цзян так его разбранил в назидание другим, что сейчас, когда следовало вынести беспристрастное решение, кто еще осмелился бы выступить и потерять лицо? Лучше уж затеряться в толпе и промолчать. Нельзя исключать, что Шан Сижуй прогневается на коллег за их молчаливое согласие со стариком Цзяном, но даже если это и случится, всех-то не переловишь. А если выступишь вперед и произнесешь слова справедливости, то, что и правда лежит на сердце, мигом станешь мишенью для десяток пар глаз, так недалеко и самому пострадать! Кто знает, вдруг на сей раз Шан Сижуй потерпит поражение, вдруг против него ополчится весь «грушевый сад», и он окажется в одиночестве, всеми отвергнутый – эдакий следующий Цзянхэ Юэ. Кто по доброй воле захочет составить ему компанию? Уж простите, дружба наша не так крепка! Люди только о себе любимых и думают!
И вот все присутствующие господа сидели, опустив головы или, напротив, возведя очи к небу. Женщины разглядывали ногти, мужчины втягивали нюхательный табак. Те же, кому нечего было разглядывать или нюхать, крутили на пальцах перстни, оценивая качество камней. Никто из них не глядел на Шан Сижуя, поскольку чувствовал себя виноватым. На старого господина Цзяна тоже не смели смотреть, боясь, что тот посчитает это провокацией. Если дело их не касалось, пользы из него никакой нельзя извлечь, лучше уж оставаться в стороне и не лезть попусту в чужие разговоры. Недаром говорят, что в «грушевом саду» один другого стоит, все не пальцем деланные! Те, кто удостоились сегодня приглашения от старого господина Цзяна, – самые лучшие и крупные из них, прекрасно умеют различать, куда дует ветер.
С каждой секундой всеобщего молчания кривые насмешки семьи Цзян становились для Шан Сижуя все невыносимее, ведь среди этих людей были и те, кого он считал побратимами, они посылали ему за кулисы цветочные корзины и высказывали слова поддержки после премьеры «Чжао Фэйянь». Разумеется, Шан Сижуй не был таким уж глупцом, он знал, что в артистических кругах все относятся друг к другу с равнодушием, но не ожидал, что равнодушие это настолько велико. И это еще он, Шан-лаобань, у которого есть репутация и который охотно делится деньгами! А будь на его месте кто-то другой, быть может, здесь бы его и добили камнями!
Увидев, какая сложилась обстановка, Ню Байвэнь счел своим долгом заступиться за Шан Сижуя. Он шагнул вперед, словно собрался сделать письменный доклад самому императору, и ничего еще не сказал, а уже легко улыбнулся, поклонился и сложил руки в знак почтения. Однако старый господин Цзян не желал, чтобы он говорил. Отхлебнув чаю, он сказал:
– Господин Ню! Я всегда уважал Нин Цзюлана, уважал общество «Звуков циня». Ты с Шан Сижуем шисюн с шиди не на словах, а на деле, и всем это известно. Не стоит тебе выгораживать своих вместо Нин Цзюлана!
Старый господин Цзян давил любого, кто хотел выступить в поддержку Шан Сижуя, кто
