За синь-морями - Владимир Алексеевич Солоухин
— Товарищ, Товарищ!
Моряк остановился и оживленно, радостно заговорил... увы! — на болгарском языке. Кое-как при помощи жестов мы спросили, почему у него наши лента и пряжка.
— Россия ходил. На память менял.
С этого раза мы стали замечать, что многие болгарские матросы носят наши ленты. Ведь слова одни и те же: «Черноморский флот», только написаны на разных языках. И поняли мы еще, что носят эти ленты болгарские матросы с большой гордостью.
Парк — простите, сад — нам очень хвалили на пароходе, и он действительно прекрасен. Вековые деревья растут на берегу моря. Перед самой водой крутой высокий обрыв, поросший кустарником. Зигзагообразные лестницы, соединяющие парк с пляжем, скрываются в кустах. Варна — курортный город. Нас удивило затишье на пляже. Может быть, болгары считают, что купаться уже поздно, но разве поздно купаться в Черном море 30 августа? Правда, поодаль лежало на песке человек пятнадцать или двадцать. Все загорелые. Одни светлее, другие совсем коричневые. И был среди загоревших негр. Ему-то уж зачем загорать? Чернее все равно не станет.
Искупались и мы. Не от зноя, не от пыли, а просто так, почти ритуально: как-никак Варна, древний болгарский город.
Так же путано, не заботясь как и где, мы двинулись в обратный путь. Времени до 22.00 оставалось много, но появилась усталость, да и голод давал о себе знать. Может быть, мы и побродили бы еще, но тут до нашего слуха донесся далекий, но такой знакомый звук
вечернего гонга на «Трансильвании». Базиль звал на ужин. Колебаний быть не могло, мы прибавили шагу.
— Как пройти в порт? — спросили мы молодого болгарина, идущего под руку с девушкой.
— В порт? Нет понимаю порт. Что будет порт?
— Пристанище, пристань! — первой догадалась девушка. — Им нужна пристань.
Это был второй урок русского языка, полученный нами в болгарском городе.
Молодые люди изменили маршрут и шли с нами до угла, от которого начиналась прямая дорога к пристани. До «Трансильвании» мы добрались без приключений.
И снова море. Все дальше и дальше увозит нас пароход от Одессы, от древнего болгарского города, от болгарских берегов вообще. Мы с Романычем стоим на корме, облокотись на барьер, и смотрим то вниз, где синяя вода превращается в белую пену, то вдаль, где синие берега бледнеют, сливаясь с белыми облаками.
Вдоль берегов Болгарии прошли мы,
Я все стоял на палубе, когда
Плыла, плыла и проплывала мимо
Ее холмов прибрежная гряда.
Волнистая: повыше и пониже,
Красивая — не надо ей прикрас.
Еще чуть-чуть, дома, людей увижу,
Еще чуть-чуть — и не хватает глаз.
Гряда холмов туманится синея.
Какие там за нею города?
Какие там селения за нею,
Которых я не видел никогда?
Так вот они, неведомые страны!
Но там живут, и это знаю я,
Мои друзья Георгий и Лиляна,
Митко и Блага — верные друзья.
Да что друзья! Мне так отрадно верить,
Что я чужим совсем бы не был тут.
В любом селе, когда б сойти на берег,
И хлеб и соль, и братом назовут.
Ах, капитан, торжественно и строго
Произнеси командные слова,
Привстанем здесь пред дальнею дорогой:
В чужой Босфор легко ли уплывать?
Корабль идет, и сердце заболело,
И чайки так крикливы надо мной,
Что будто не болгарские пределы,
А Родина осталась за кормой.
Вдоль берегов Болгарии прошли мы,
Я все стоял на палубе, пока
Туманились уже неразличимы,
Быть может, берег, может, облака...
— Босфор! Босфор показался впереди, что вы стоите здесь на корме, — крикнули нам с верхней палубы. В ту же минуту к нам подошел румынский моряк.
— Мы просим вас не приводить в действие фотоаппараты. Снимать Босфор запрещено. На нашем борту будут находиться турецкие представители.
— Так, — буркнул профессор Хорошавин. — А когда наши корабли ходили с визитом дружбы в Албанию, с десяток ихних катеров так и сновали вокруг, пока мы шли Босфором. Не только фотографы, художники были на катерах. Контуры кораблей они, что ли, срисовывали? Я уж не знаю.
Разговоры о Босфоре велись с первой минуты плавания. Опытные пассажиры рассказывали новичкам о красоте пролива и города Стамбула, о грандиозных минаретах вокруг мечетей, в том числе и вокруг собора Софии, превращенного турками в мечеть. Рассказывают, что турецкий император Мухаммед II приказал омыть собор розовым маслом от верхушки до основания. На то пошли, вероятно, бочки драгоценной жидкости.
Больше всего опасались опытные пассажиры, что будем проходить Босфор в темноте. «Вам повезет, если пройдем его засветло, — говорили они. — Есть люди, которые плывут в пятый, шестой раз, а еще не видели Стамбула».
Нам повезло. До захода солнца оставалось несколько часов, а Черному морю уже наступил конец. «Трансильвания» шла прямым курсом на землю, как бы решилась выброситься от усталости на берег, лязгнуть обшивкой по камням и, накренившись, застыть в неподвижности. Но земля, видя такую решимость парохода, слегка расступилась и вежливо впустила его в узкий извилистый проток. Справа и слева на холмах виднелись серые развалины древних крепостей. Неуклюжие медные пушки некогда глядели из них на приближающиеся к проливу парусники, а теперь? Ведь, наверное, и теперь глядят на нас пушки, но откуда? Где скрыты они? И там и тут пристальный взгляд обнаруживал небольшие серые пятнышки, вкрапленные в зелень холмов и похожие на бородавки.
«Трансильвания» остановилась, прогудела и стала ждать катер, на котором приедут турки. Наконец катер пришел. Долго болтался он на крупной волне около борта «Трарсильвании», пока не удалось ему зацепиться за сходни. Лоцман поднялся на борт, а представитель «Трансильвании» перешел на катер показывать корабельные документы. Тогда катер отошел от сходен, зацепил бочку, плавающую в воде, и начал оттаскивать ее в сторону. Оказывается, Босфор перегорожен цепью, которая, как преграда, имеет скорее символиче
Примечания
1
Теперь установлено воздушное сообщение Москва — Тирана через Белград.
