За синь-морями - Владимир Алексеевич Солоухин
— Часов двенадцать поездом, на машине того меньше.
— Жаль...
— Может, передать что хотите, пожалуйста, — предложил болгарин.
— Не то, не то все передачи, повидаться бы. Однако где же город?
— Его долго не видно. Он в глубокой бухте.
Все ближе и ближе надвигалась болгарская земля. Там, где берега казались сплошными, приоткрылся вход в бухту, и «Трансильвания» вошла в него. Слева навис над бухтой высокий берег, покрытый пышной растительностью. Округлые, густые, купы деревьев четко вырисовывались на тонкой голубизне полудневного неба. Справа — берег далек, ибо бухта широкая, а прямо по носу мы увидели город. Основная его часть расположена у самой воды, в низинке, и виделась нам двумя-тремя рядами домов да собором, возвышающимся над ними. Дальше начинались холмы, а на них домики, домики, домики, одними лишь черепичными крышами выглядывающие из буйной зелени. Может быть, это продолжение города, может быть, дачные места. Сотни маленьких лодок испещрили неподвижное синее зеркало бухты. Было воскресенье, любители выехали рыбачить, а то и просто прогуляться. Участок бухты, прилегающий непосредственно к городу, огорожен молом с проходом для кораблей. По сторонам прохода — маяки на гранитных, поднимающихся из воды основаниях. На граните правого основания выбит барельеф Георгия Димитрова и написаны слова: «Той не умира!» Мы входили в порт новой демократической Болгарии.
Как и в Констанце, катер с надписью «Пилот» встретил «Трансильванию» и повел ее к причалу. На борт поднялся молоденький лейтенант пограничной службы. Мы пошли к нему проситься на берег.
— Напишите на бумажке свои фамилии хотя бы карандашом.
Мы написали.
— Хорошо, — сказал лейтенант, — теперь я распишусь на них, поставлю время (вам до которого часу?), и можете итти в город. — И он написал по-болгарски, что нам разрешено покинуть «Трансильванию» до 22.00. Времени было четыре часа дня.
Сколько раз видишь на карте географический знак с надписью, и все равно он остается только географическим знаком. Одну из самых больших радостей путешественника составляет то, что я грубо назвал бы расшифровкой. Можно в самую сильную лупу смотреть на аэрофотоснимок. Увидишь там и деревню, и мост через речку, и даже след человека по росной траве. Но все это лишь обозначения вещей, а не сами вещи. Приди на это место сам, и окажется: тот дом, что представлялся на снимке светлым квадратиком, пахнет смолой и солнцем; в речке, если в нее смотреть с моста, бродят голавли; в траве, по которой шла росная дорожка, много цветов, и там работают пчелы.
Город, живущий в вашем представлении лишь названием да кружком на карте, также начинает расшифровываться и входит в сознание: лицом автобусного кондуктора, репликой пассажира, архитектурой зданий. А там уж и новые знакомые, их мысли, дела, характеры. И через много лет название этого города не будет для вас просто звуком. За ним будут стоять люди, огорчения, радости, памятные эпизоды... Поэтому всегда интересно впервые пройти по городу. В стократ интересней пройти по городу заграничному.
Мы вышли из порта без знания хотя бы одного болгарского слова, без единой монеты в кармане и, что самое главное, без цели. Так и пошли куда глядят глаза. На улицах было просторно: пешеходов немного, машин еще меньше. Только в одном месте мы заметили скопление людей и тотчас поняли, что там автобусная станция.
Куда уходит он, этот голубой обшарпанный автобус? В какие села и города увез бы он нас, если бы мы вдруг вошли в него? Какие приключения ждали бы нас? Какие люди встретились бы по пути? Ведь где-то там, в глубине Болгарии, Розовая долина, Родопы, старинные монастыри и новые города. Да не нужно этих исхоженных туристами мест, просто доехать бы до первой деревни, выйти и посмотреть, что за деревня, чем она похожа на мое родное село, а чем отличается от него.
Мы прошли мимо автобусной станции и начали подниматься вверх, куда вела улица. Все вывески нам удавалось в конце концов прочитывать, настолько болгарский язык близок к русскому. На перекрестке мы подошли к милиционеру.
— Как нам пройти в парк? — спросили мы, будучи уверены, что милиционер поймет нас.
— В парк? Что есть парк? Нет понимаю парк.
— Ну парк, где деревья растут. Много деревьев, — и мы стали показывать на деревья.
— А, сад! — догадался милиционер. — По-русски — парк, по-болгарски — сад, — и он радостно козырнул нам, довольный тем, что мы договорились.
— Однако мы получили хороший урок русского языка, — сказал я Романычу.
Нежаркое предосеннее солнце заливало мостовые. Может быть, город более оживлен в будни, но в воскресенье тишина и покой царили здесь. Это не значит, что не было людей. Но сам ритм жизни, как мы его почувствовали, был не лихорадочен и суетлив, а плавен и потому неутомителен. Наверное, таким и должен быть ритм человеческой жизни. Вот проехала, — хотел было сказать арба, но, наверное, не так она называется здесь, — одним словом —- телега, груженная арбузами. И видно, что возница никуда не торопится. Он остановился, встретив знакомого, и начался разговор. Уличного движения при этом они не загородили, так что волноваться не стоит. Вот старик болгарин торгует виноградом. Считается, что торгует, а на самом деле дремлет в холодке. Вот курица не спеша перешла мостовую. На воротах домов надписи: «Дом принадлежит такому-то». Мы заглянули за калитку, там дворик, совсем уж тихий и спокойный. Он вымощен, между камней пробивается травка, стены дворика опутаны виноградом, большие черно-фиолетовые гроздья с матовым налетом выглядывают из листвы. У одной стены скамеечка, удобная для сидения. Узкая, крутая лестница из камня поднимается ко второму этажу домика.
На улице, ведущей к парку, оживленно. Здесь много моряков. Пришлось миновать два ресторана — «Байкал» и «Севастополь». Наверное, названия эти здесь так же заграничны и экзотичны, как у нас, например, «Савой» и «Астория». Проходя мимо кондитерских и кафе, мы видели через большие цельные стекла, что есть свободные места и что люди едят и пьют.
— О Базиль, — шептали мы про себя.
Если бы попался русский человек, пожалуй, хватило бы у нас совести попросить у него несколько левов.
Я присматривался к лентам на
