Последний заговор Гитлера. История спасения 139 VIP-заключенных - Иан Сэйер
Отцом Фэй был Ульрих фон Хассель, выдающийся юрист и бывший посол в Италии Бенито Муссолини, который разочаровался в нацистском режиме и присоединился к заговору Штауффенберга. Впоследствии Народным судом под председательством печально известного нацистского судьи Роланда Фрейслера Хассель был признан виновным в измене и повешен. Фэй была замужем за молодым итальянским дворянином Детальмо Пирцио-Бироли, сражающимся в итальянском Сопротивлении. Ослепительно красивая и застенчивая, с ямочками на щеках и яркой улыбкой, Фэй могла сойти за подростка, но после восьми мучительных месяцев в плену СС она стала выглядеть гораздо старше своих лет.
Новость о казни Ульриха фон Хасселя передали по радио, но Фэй ее не слышала. Она узнала о судьбе отца только тогда, когда на ее итальянской вилле появился офицер СС. Удивившись, что она ничего не знает, он резко сказал ей: «Твоего отца арестовали и казнили. Его повесили!» Потрясенная до глубины души, она гадала, какая судьба ждет ее саму. Она боялась за своих маленьких сыновей, четырехлетнего Коррадо и трехлетнего Роберто, которые в ужасе молча смотрели, как арестовывают их мать[72]. Их должны были увести по отдельности. С притворным спокойствием Фэй надела на мальчиков куртки. Коррадо запаниковал и попытался убежать от медсестер СС. Фэй пришлось просто стоять, замерев, и слушать, как затихали его крики, пока их с Роберто тащили вниз по лестнице. Арестовавший ее офицер сказал, что их отправят в детский дом. «Я уверена, что это была ложь, – позже писала Фэй. – Кругом сплошная ложь!»[73]
Детей отбирали у родителей в соответствии с нацистским законом, который позволял СС брать на себя опеку над несовершеннолетними, связанными с политическими «преступниками», и «перевоспитывать» их, чтобы они стали führertreu – верными фюреру. Фэй была убита горем.
Во время своих безрадостных странствий в самом жерле Третьего рейха Фэй оказалась среди десятков таких же родственников-заключенных, так или иначе связанных с членами заговора Штауффенберга. Среди них было несколько дальних родственников Клауса фон Штауффенберга, лидера переворота, и Карла Гёрделера[74], который управлял бы Германией в качестве канцлера, если бы переворот удался. В конце 1944 и начале 1945 года Фэй переводили то в одну тюрьму или лагерь, то в другую; она своими глазами видела растущие бесчинства нацистского режима. Все это время она мучилась, гадая, что же случилось с ее сыновьями. Каждую ночь ее терзали кошмары.
По прибытии в Бухенвальд ее отвезли в Еловую рощу и поместили в барак, окруженный высокой стеной, выкрашенной в красный и увенчанной колючей проволокой. Земля внутри была выжжена и изрыта в результате падения бомбы, попавшей в ограждение во время американского налета на фабрику возле лагеря. Это был барак изоляции – скрытый комплекс внутри другого скрытого комплекса. Фэй делила его с десятками других заключенных, в том числе с товарищами по несчастью. Их компания несколько облегчила ее страдания.
Несмотря на изоляцию, Фэй видела больше ужасов Бухенвальда, чем Леон и Жано Блюм. Охваченная любопытством, она притворилась, что у нее болят зубы, чтобы ее отвезли к стоматологу в главный лагерь. То, что она увидела, пока ее вели мимо бесконечных бараков, подтвердило ее худшие опасения. В какой-то момент мимо проехал грузовик, заваленный трупами. Никто не проявил ни малейшего удивления или интереса. На обратном пути ей и ее сопровождающим пришлось отойти в сторону, пока мимо проходила рабочая группа с фабрики – словно ходячие трупы, одетые в полосатую форму. Любого, кто двигался слишком медленно, избивали прикладами винтовок. Колонну возглавлял оркестр заключенных, игравший военную музыку. Мало что могло сравниться с подобным в жестокости[75].
У Фэй не было времени осознать, в каком аду она оказалась – после того как утром во вторник, 3 апреля ей сказали готовиться к переезду, она и другие заключенные начали паковать свои вещи – большинство игнорировали предписание СС брать с собой только то, что поместится на коленях. Каждый новый переезд начинался с одного и того же приказа: брать с собой только необходимое, быть готовым отправляться где-то через час. Каждый раз Фэй брала с собой столько, сколько могла уместить в старый потрепанный чемодан, и каждый раз они уезжали через несколько дней, а не часов. Поэтому теперь она не торопилась. Она и ее сокамерники на самом деле не хотели никуда уезжать. Те, кто разбирался в положении сил, заверили ее, что союзные войска недалеко – всего в 25 километрах. Ходили слухи, что Вюрцбург, находившийся всего в 150 километрах к западу, пал, а американские танки уже вошли в соседний город Бамберг[76].
Наступила ночь, но их все еще никуда не везли, и такое положение дел не обнадеживало. Отряд СС вошел в Еловую рощу и вывел заключенных через ворота. Снаружи ждали три серых армейских автобуса. Из одного вышел высокий, худой мужчина в форме печально известного подразделения безопасности и разведки СС[77]. Ему было около 45, и этот «холодный голубоглазый тип с высокими скулами» ни у кого не вызывал симпатии[78].
Его звали Фридрих Бадер, и он был по-настоящему неприятным человеком. Он вступил в армию в возрасте 15 лет и воевал на Первой мировой войне, позже служил унтер-офицером в Железной дивизии[79] – веймарском военизированном подразделении, сражавшемся с Красной армией в Балтии. Проработав некоторое время в полиции, в 1932 году он вступил в нацистскую партию, перейдя в гестапо в Веймаре в 1934-м. Затем вступил в СС и в 1940 году был зачислен в СД. С ноября 1941 года он участвовал в высылке всех не немцев из Эльзаса-Лотарингии. В течение всей своей службы он занимался контрразведкой[80]. Однако во время их первой встречи заключенные ничего не знали ни об унтерштурмфюрере СС Фридрихе Бадере, ни о той роли, которую он сыграет в их судьбе в дальнейшем. Одна из сокамерниц Фэй, бойкая 26-летняя певица кабаре и актриса Иза Фермерен, считала, что он «идеальный представитель ему подобных». И хотя ему было уже за 40, Бадер был «стройным, ноги его были прямые и длинные, бедра – узкими, плечи – широкими, лицо его, с большим подбородком и двумя глубокими складками вокруг прямой линии рта, было загорелым, а испещренная морщинами кожа натянута на впалые щеки и слишком широкие скулы». Его темные брови «словно два толстых бревна нависали над быстрыми темными глазками… Выражение не из приятных. Было похоже, что таившееся в нем упрямство могло оказаться смертельным»[81].
Выйдя из автобуса, Бадер начал кричать на заключенных, приказывал им собрать вещи и немедленно сесть в автобус, предупредив, что все, кто не поместится
