Где. Повесть о Второй карабахской войне - Коля Степанян

Сержанты ясно дали мне понять, что я глубоко заблуждаюсь. Сержанты – командиры отрядов. Их выбирают из числа срочников. Как правило, ставят самых агрессивных, озлобленных. Доминантных. Громких. Желающих самоутвердиться за счет более слабых сослуживцев, над кем, будучи командирами, получают реальную законную власть.

Сержант – полицейский военной части. Его задача – порядок. Любыми способами. И все бы ничего, но большинство сержантов (говорю про свою роту) бежали во время войны.

А за что им умирать?

За что сражаться и умирать человеку, который никого, кроме себя, не любит?

Армянское мужское общество – это иерархия. Иерархия власти и влияния. И чуть ли не каждый стремится занять в этой иерархии лучшее, наиболее солнечное место. Кто-то доминирует над тобой, над кем-то доминируешь ты сам. Вершина этой иерархии – воровской мир и его понятия. Вас это удивляет? Меня – очень сильно. До армии я слышал об этом, но не представлял масштабы.

Я думаю, что ребенку, а особенно мальчику, нужен ориентир, образ супергероя, на которого он будет равняться. Как так получилось, что в Армении этим супергероем стал вор? Грустно.

Грустно, потому что воровской мир – это тюрьма. Тюремная психология, ментальность, которую армянская молодежь дружно приносит в армию под громкие аплодисменты офицерского состава.

А самое страшное – тюрьма в их собственных головах. Решетка. За пределы которой они уже, скорее всего, никогда не выберутся.

Командиром нашего взвода был один из немногих офицеров, кто вызывал симпатию. Молодой, приятный на вид и по общению. Учился в Греции.

Вечер. Плац. Очередная речь.

Как же они любят говорить! Особенно о себе! Больше всего запомнились следующие слова:

– Вы думаете, мне это все нужно? Я не из патриотизма какого-то здесь. Плевать я хотел на этот Джабраил. Я просто кормлю свою семью.

То, что он здесь не из патриотизма «какого-то», я понял раньше, на присяге. Родителей не было из-за коронавирусных ограничений. Развалившись на стуле, командир взвода подзывал к себе солдат. Солдат начинает произносить присягу. Перейти ко второму предложению ему не дадут.

– Все, иди, – машет ему рукой офицер.

Делать нам, что ли нечего, – слушать это все?

В чем заключалась работа замполита, я так и не понял. Ребята сказали, что он своего рода психолог батальона. Общался я с ним лишь однажды, как и все – в начале службы. Он задавал вопросы. На один из вопросов – люблю ли я быть наедине с собой, в одиночестве – я честно отвечаю «да».

Спустя несколько дней Манч, помогавший офицерам в штабе, подходит ко мне с широкой улыбкой на лице.

– Ты в курсе, что тебя записали в список психов?

Я не понял, шутит он или нет.

– Нет. Что это?

– Короче говоря, есть список солдат, за которыми нужен особый надзор. Те, кто на учете в полиции, например. Кража, драки, поножовщина. Ты там записан с пометкой «любит быть один».

Мы рассмеялись. Я не мог поверить своим ушам.

– Блять, Коля. Ну кто честно отвечает на эти вопросы?

– А что такого в том, что я люблю быть один?

Манч пожал плечами.

– Может, они подумали, что ты потенциальный суицидник.

Я не расстроился. В одном списке со всевозможными бандитскими элементами я наконец мог почувствовать себя плохим парнем!

Зама по тылу капитана Хахраманяна вспоминать хочется меньше всего. Одно из самых омерзительных существ в части. Увлеченный своей ничем не утруждающей повседневностью, он появлялся в нашей жизни лишь для того, чтобы потешить свое огромное эго.

Вот он построил нас во время нашего отдыха, потому что ему так захотелось. Вот подозвал к себе Мишу, одного из моих хороших приятелей. Мы не были друзьями, но я его считал одним из немногих действительно приятных людей вокруг. Подозвал он Мишу, потому что у того немного дернулась кисть во время команды «смирно».

Вот они стоят друг напротив друга – двое арцахских мужчин. Миша и капитан Хахраманян. Вот второй дает Мише хлесткую пощечину. На виду у всей роты. Потому что у Миши дернулась кисть. Или, может, просто потому, что ему так захотелось.

Пройдет время, и Миша, несмотря на постоянные звонки родных, которые жили буквально в часе-двух езды от него, несмотря на все уговоры, откажется покидать поле боя и погибнет героем.

А зам по тылу? Зам по тылу, должно быть, и сейчас сидит в какой-нибудь беседке и пьет кофе.

Я не знал, что «служить» в воровском мире, по воровским понятиям – унизительно. Я вообще ничего из их устава не знал. О терминах тоже услышал впервые в армии.

Два важных термина: «яхши» и «чарх». Оба, насколько я понимаю, происходят из тюркских языков (забавно).

«Чарх» – это знакомство, связи, блат. «Яхши» – смотрящие. Такие же солдаты-срочники, как и все, они зачастую сыновья или родственники влиятельных людей, то есть имеют весомый «чарх». Яхши прочно закрепились в нашей замечательной тюремной иерархии. По статусу они находятся выше сержантов (полицейских), а даже порой и некоторых офицеров (начальства тюрьмы).

Они зачастую имеют свою собственную комнату, а еще – свободу.

Свободу делать все, что им захочется. Например, мыться каждый день (солдат моется раз в неделю).

Все это затем, чтобы они решали «вопросы».

Таким «вопросом» как-то раз была моя драка с парнем, который «яхшем» должен был стать в скором будущем. Для всех это было очевидным, потому как он крутился с «правильными» людьми и ни хуя не делал.

У нас как-то раз были учения (удивительно): репетировали порядок действий в случае начала войны. Необходимо было залезть всем отрядом в окоп и дожидаться прибытия КамАЗа для последующего перенаправления на границу. Что-то такое. В этом окопе было дико неудобно сидеть на корточках. Очень тесно, ломало кости. Мы то и дело вставали, чтобы размяться, сержант снова и снова приказывал садиться обратно. Яхш, понятное дело, стоял себе спокойно вместе с сержантом, чем уже меня сильно раздражал, но терпение лопнуло, когда он сказал:

– Садитесь, садитесь, чего встали.

– Ты сам чего не сядешь? – бросил я ему.

Он взглянул на меня с удивлением, всем видом показывая свое превосходство.

– Вернемся в часть – объясню.

Это все закончилось дракой, или, скорее, такой небольшой потасовкой, потому что нас быстро разняли.

Я испытывал сильные чувства в тот момент, самые разные. Гнев, замешательство, страх. Не знал, что мне делать. Я заперт на два года с людьми, которых искренне ненавижу. А теперь, должно быть, и «они» ненавидят