Оды и некрологи - Борис Дорианович Минаев
Мне всегда казалось, что на той же выставке был и портрет умирающего Литвиненко, отравленного в Лондоне полонием: мертвенное лицо, полные боли и ужаса глаза.
Но Литвиненко был на другой выставке – «Дневник художника».
…Картина эта была в свое время тоже знаменита.
Где-то перед самым отъездом Дима зашел к нам в гости и принес каталог, изданный Гельманом в Перми (там тоже это показывали).
Особенность каталога была в том, что в нем были неразрезанные страницы. Разрежешь – и между картин возникает вдруг текст самого Евангелия.
Разрезать ровно у меня не получилось, теперь по обрезу книжка выглядит неровно, шероховато, некрасиво, но, может быть, это и хорошо. Врубель оставил мне свое личное евангелие, со своими картинками.
…И эта была последняя выставка Врубеля, на которой я был.
* * *
В 2010 году Врубель вместе с Викой и сыном Артемом переехал в Берлин.
Это был первый мой близкий друг, который уехал навсегда.
Никакого прощания, никаких проводов не было, по крайней мере я на них не присутствовал.
Мы задумывались об этом довольно давно, – рассказывала Вика. – Шла первая война в Чечне, настроение было мрачное, и вот мы приехали в Париж, там был выставочный проект в Центре Помпиду, мы там тоже участвовали, а с интернетом тогда было не так просто, как сейчас. И вот мы подключаемся к вай-фаю, смотрим от нечего делать какое-то известное кино, и вдруг Дима говорит: «Слушай, они не в тех местах смеются». Ну то есть он почувствовал по одной детали, что это какие-то совсем другие люди. (Неизвестно какие это были люди – американцы, немцы, французы.) В общем, об эмиграции всерьез мы не думали, но тут случился 2008 год, события в Грузии: самолеты, ракеты, стрельба… И мы решили уезжать. Но подготовить все, сделать гражданство – все это был очень долгий процесс, всем этим занимался Дима. Занял этот процесс без малого три года.
В столице Германии его картинки с «Братским поцелуем» продавались по всему маршруту обычных туристических троп – открытки, календарики, кружки, магниты, майки, сумки.
Вот как он сам про это говорил.
Вот я недавно был в Берлине, у так называемого «музея Стены». Это полный караул, там мои картинки продают на каждом углу. Там есть лавочка, где торгует некий герр Глянце, и именно моими Брежневым и Хонеккером. Кстати, скоро картина будет отреставрирована. А там мои старички на всем: на майках, на кружках, на значках… Я захожу и начинаю фотографировать. Он кричит: хальт, стоп, нельзя, битте, 50 евроцентов. Тогда я показываю паспорт. Он начинает улыбаться: о, герр Фрубель, гутен таг! Как поживаете, типа. Тут, вы знаете, говорит он мне, заходили полицейские, заходили ваши коллеги, пытались запретить мне торговать. Но у меня есть справка, где все разрешено официально! И предлагает подписать мне договор с ним, где я за права на всю его продукцию получу двести марок. Поцелуй Брежнева и Хонеккера – один из символов современного Берлина. Как солдат в Трептов-парке, например. Или Бранденбургские ворота. Ни копейки я за него не получил. Точнее, почти ни копейки.
…Получить гражданство, вид на жительство, право на работу – все это было нереально трудно. Он занимался этим несколько лет.
«И вот, наконец, – рассказывал мне Саша Бродовский, – он сделал очень простую вещь, кто-то ему, наверное, посоветовал. Он написал личное письмо мэру Берлина. Вопрос был решен за несколько дней».
Врубель получил документы. Больше того, теперь у него был статус «художественного достояния Берлина». (Так он сам мне об этом когда-то сказал.)
Но мы никогда не называли это эмиграцией… – говорит Вика. – Нет, это не была такая «эмиграция-эмиграция». Дима говорил: ну что такого, у нас от дверей до дверей четыре часа езды! То есть от нашей квартиры в Берлине до нашей квартиры в Москве. Мы долго жили на два дома. Все изменилось в 2022 году. Тогда стало понятно, что да, мы в эмиграции. Как это лучше сказать, «патриотизм» очень заезженное слово, но Дима был москвич, настоящий: Ленинградский рынок, улица Усиевича, Часовая, Аэропортовская – это была его родина, его почва… И тут все это обрушилось, образовалась на месте его города такая вот воронка зла, для него это было очень больно.
В 2009 году мы с Асей в первый раз были в Берлине. Мужской журнал «Медведь» послал меня в так называемый пресс-тур по поводу презентации нового сорта пива «Пилснер».
Счастливая и беззаботная, как это теперь видится, была вокруг жизнь. Обычная, человеческая жизнь.
Мы посидели, выпили пива в какой-то гостинице, вместе с веселыми русскими журналистами, специалистами по алкоголю (специалистами в хорошем смысле этого слова), и потом остались еще на несколько дней.
Город оказался грандиозным по содержанию и мрачноватым по форме. Мы бродили по разным улицам, по набережным и проспектам, посетили два музея, оперу и филармонию, и наконец забрели в тот самый «музей Стены», который расположен в месте, где был пропускной пункт Chekpoint Charlie («Чекпойнт Чарли»).
Да, Врубель не соврал.
В музейном магазине было полно носителей с изображением его картины.
У Бранденбургских ворот было то же самое.
Картина «Господи, помоги мне выжить среди этой смертной любви!» окончательно отделилась от своего создателя и зажила самостоятельной жизнью.
Обидно было только одно – мы не совпали с Димой и Викой. Они приехали примерно через неделю после нашего с Асей визита. Погулять по Берлину вместе не удалось.
* * *
Берлинская часть жизни Врубеля – целых двенадцать лет – прошла, таким образом, без меня.
Я знаю, конечно, что Врубель был очень воодушевлен проектом культурного центра «Панда».
Мы там устраивали иногда по три показа в день… – говорит Вика. – Причем там помещение тесное, мы делали картины особым способом: приклеивали к основе листы формата А4, скручивали их в рулоны, подвешивали к специальным конструкциям, забираясь на трехметровые лестницы, – в общем, сумасшедший дом. Дима для VR-выставок тащил на своем горбу тяжелый стационарный компьютер. Но с нами там поступили мерзко, по-другому не могу сказать. Но Дима… знаете, он
