В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин
Через четыре месяца выясняется, что это еще не финал. Получаю личную телеграмму Козырева: «Появилась возможность реализовать нашу (!) старую задумку о первом заме». Мотивировка все та же – наладить бесперебойную работу МИДа, в то время как министр загружен политической работой дома и за рубежом. Есть и прежняя приманка – какое-то время сочетать обязанности зама и посла. «Было бы полезно Ваше появление в Москве».
Первый разговор в министерстве – с Сергеем Борисовичем Крыловым, новым генеральным секретарем МИДа. Бывает, значит, и правильный кадровый выбор. В 1986–1988 гг. вместе поколесили по африканским странам, развязывая анголо-намибийский узел. А отношения, сложившиеся в Африке, как уверяют британцы, прочны надолго. Сергей беспощаден в оценке: еще немного, и в МИДе некому будет работать. Дисциплина упала, люди не чувствуют уверенности в завтрашнем дне, в Департаменте кадров очередь на уход. Зарплата выплачивается нерегулярно, но мало кого из руководства это волнует. Дело спасают те крепкие ребята, которые возглавили департаменты во время реорганизации, так что МИД – это еще островок стабильности в общем беспределе. Не стоит, чтобы меняли Козырева, говорит Сергей, иначе и то, что имеем, полетит в тартарары.
«Вы стараетесь, сочиняете телеграммы, но здесь мало кто их читает. Во всяком случае, министр просматривает максимум двадцать из нескольких сот депеш, приходящих в МИД. На многих ему пишут “уголки” – краткие аннотации. Главный интерес Андрея Владимировича вне МИДа – политическая жизнь, вот что его больше всего занимает». Сергей находит слова, действующие на мое самолюбие: «Хотя телеграмма Козырева была личной, полМИДа знает о Вашем прилете. В нынешней тяжелой обстановке люди на Вас рассчитывают». В том же духе высказался и Витя Комплектов: «Соглашайся, МИД начал надеяться». В общем-то, я свой выбор сделал. Лишь бы не провели, как в прошлый раз. Козыреву говорю: прошу, чтобы меня принял президент, после чего дам окончательный ответ. Это срабатывает. В августе 1992 г. вызывают в Москву, называя день и час встречи с Ельциным.
Александр Николаевич Яковлев. За день до моего отлета в Москву Яковлев, будучи в Риме, наставлял меня следующим образом: в нынешней ситуации надо поддерживать Ельцина – это наименьшее из зол. Проблемы с ним все те же, включая пресловутые, никуда они не делись и не денутся. Но если начинать против него кампанию, это может открыть дорогу правым типа Жириновского. Они не стесняются говорить на своих митингах, что им потребуется три дня, чтобы разобраться с демократами, причем суды присяжных не понадобятся.
Центров власти Яковлев насчитал четыре: администрация президента, включая Совет безопасности во главе со Скоковым; радикалы – Бурбулис, Полторанин, Чубайс, Козырев; центристы – Вольский, Липницкий, Травкин; правые.
Страны СНГ начинают тянуться к России, сказал он, поощряйте их в этом. На некоторые из них зарятся Турция или Иран, нельзя ничего отдавать понапрасну. В Москве этот совет мне очень пригодился.
Мы были с ним одного мнения, что чем дальше от Беловежья, тем яснее видно, что СНГ было создано не столько для объединения бывших республик, сколько для быстрейшего развода.
Запомнилась горечь, с которой Яковлев говорил о Западе, предавшем перестройку[133].
Яковлев, как и было им заявлено, перешел на службу к новой власти. Вскоре он был назначен председателем Комиссии по реабилитации жертв репрессий.
Борис Николаевич. Приемная президента довольно голая, только висит деревянная резьба, изображающая Рюриковичей и Романовых. Ельцин принял ровно в назначенное время. Кабинет большой, светлый, с огромным бело-сине-красным флагом, на стене одна-единственная картина русского художника ХVII или ХVIII в. Вышел из-за стола, красивый, большой, в прекрасной форме, сел за небольшой столик с двумя креслами, крутя цветными карандашами. Разговор ведет уверенно, лицо подвижное, особенно гримасничает губой, что делает вид довольно жестким.
Начал он: как дела в Италии? В ответ сослался на его недавнее выступление, где он поставил Италию на первое место среди западных стран, оказывающих нам помощь. Б.Н. подтвердил, что итальянцы в отличие от других легки на подъем, идут в Россию. Ситуация даже улучшилась по сравнению с тем, что было во время визита в Рим в декабре прошлого года.
Потом заговорил о грузино-абхазских делах. С гордостью отметил, что вызвал всех к себе, настоял на том, чтобы встреча состоялась в Москве, хотя Шеварднадзе упирался, предлагал Железноводск. «На мой прямой вопрос Шеварднадзе, – сказал Ельцин, – почему грузинские войска вошли в Абхазию, тот ответил, что это произошло без его ведома, решил Китавани. Тогда мы и Китавани вызвали сюда с негласным визитом, с ним разговаривал Грачев».
Затем минут десять обсуждали японские дела. У меня сложилось впечатление, что острова он отдавать не хочет, хотя ему советуют выполнить совместную декларацию 1956 г. (она предусматривает передачу Японии двух из четырех, причем мелких островов: Хабомаи и Шикотана). Японцы не должны загонять Россию в угол, вставил я. Когда оставалось несколько минут до заранее объявленного времени окончания беседы, заговорил о моем назначении, наделяя меня положительными эпитетами и хорошо отзываясь о Козыреве. Неожиданно резко сказал о нынешнем первом заме Шелове-Коведяеве: «Мы его уберем». О моем согласии Б.Н. не спрашивал, все было ясно и так, я лишь попросил несколько оттянуть приезд в Москву. Ельцин ответил: нет, нужно сейчас. Надо признаться, что вышел я из президентского кабинета в приподнятом настроении – умел Борис Николаевич расположить к себе.
Но и после того как президент сказал «сейчас», аппаратные игры продолжились. Соответствующие бумаги, как надежный Сергей Крылов сообщал мне в Рим, просто-напросто не вышли из МИДа. Указ о моем назначении первым замом Ельцин подписал лишь через полтора месяца. Федор Шелов-Коведяев (сейчас мы с ним добрые приятели) еще пожаловался напоследок на пресс-конференции, что его гонят консерваторы и антиамериканцы.
На этих перипетиях я остановился потому, что они лишний раз характеризуют времена, когда только еще шел процесс формирования и стабилизации новой власти. Десять месяцев потребовалось для решения, в общем-то, некрупного вопроса. Не только кадровые, но и сущностные проблемы натыкались когда на открытую борьбу, когда на подковерную грызню между различными группами влияния. Естественно, это не могло не сказываться на качестве политики. Ее международная составляющая нередко оставалась заложницей внутриполитических коллизий.
Прощай, Рим. Здесь я начинал стажером дипломатическую службу под красным знаменем тридцать три года назад, послом уезжаю при триколоре. Долго не мог запомнить очередность цветовых полос, пока одна пожилая женщина «из бывших», как
