В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин
Во время драматических событий в Литве в январе 1991-го Андреотти сделал смелое заявление: «Тяжело, конечно, видеть танки на улицах Вильнюса, но есть законы государства, которые нельзя переступать». «Правда» вынесла эти слова на первую полосу.
Близок был подход Андреотти к нашему и во время войны в Персидском заливе.
Любопытно, как старались утешить меня итальянские друзья. «Тебе сейчас кажется, – втолковывал мне Бруно Боттай, третье лицо в итальянском МИДе, – что у вас все рушится. А для нас меняется очень немногое: Россия на том же месте, народ тот же самый. Меняются люди, но это обычное дело».
Новое назначение? Получив в конце декабря 1991 г. кадровый вызов в Москву, поехал туда внутренне подготовленный, хотя закрадывалась мысль: как мне, родом из империи, служить нынешней публике, ее развалившей. Утешал себя словами Боттая: страна-то осталась та же самая, ей и служи, сколько сможешь.
Предложение Козырева оказалось неожиданным: стать его первым заместителем, не прерывая работу посла в Риме. Он пояснил, что, во-первых, надо отстоять МИД от нападок и развала, во-вторых, быть под рукой, если ему придется со всем правительством уйти в отставку. Первый пункт действовал на мои разночинные струны, второй – на амбицию. Дав согласие, я сразу же подключился к работе по реформированию МИДа вместе с Виктором Комплектовым, отозванным с должности посла в США и не знающим, что его ждет дальше, и Игорем Ивановым, послом в Мадриде. Его я предложил специально вызвать из Испании.
Втроем сочинили довольно революционную по сравнению с прошлым схему. Основным звеном вместо отделов и управлений стал, как в царском МИДе, департамент. Ранее такой единицы не существовало. Стараниями людей, пришедших из российского МИДа (порой они просто вытряхивали из кабинетов их «союзных» владельцев), схема была слегка подпорчена, но в основном остается в силе и теперь. Затем уже вместе с новой мидовской верхушкой – Козыревым, Шеловым-Коведяевым, Кунадзе и Мамедовым – внесли в клеточки новой структуры персоналии. Ко мне они, по старой памяти, прислушивались, и целый ряд грамотных работников, которые потеряли свои места в результате реорганизации, удалось сохранить: кого-то направить за рубеж, кого-то оставить на других должностях в министерстве. У меня до сих пор сохранился черкнутый-перечеркнутый лист нового штатного расписания с длинным списком фамилий на обороте.
После ночного бдения над окончательным вариантом схемы наутро улетел в Рим (был последним советским послом, стал первым российским). Оказалось, что зря сидел по ночам. Вызванный в Москву в двадцатых числах февраля 1992 г., узнаю, что штатное расписание МИДа России еще гуляет по секретариатам Бурбулиса, Шахрая, Ельцина. Численность нам сократили до 3 тысяч 200 человек, похерили, и зря, должность статс-секретаря. Иначе имели бы мы по западным образцам постоянного заместителя министра иностранных дел. Он остается на своем месте при смене министра, фигуры у «западников» политической. (Сейчас эта должность восстановлена, но без прерогативы, упомянутой выше.)
А задержались мидовские бумаги из-за внутренней борьбы: кто будет командовать министерством – президент, правительство или парламент. В итоге Ельцин подчинил МИД непосредственно себе, что было правильно. И тогда пошла гонка: в одну ночь был подписаны указ о штатном расписании МИДа и вытекающий из этого целый ряд приказов.
Вызвали меня по поводу, показавшемуся мне странным: предложили быть ведущим на мидовской научно-практической конференции «Преображенная Россия в мире». «В каком качестве? – спрашиваю у Козырева. «Первого зама». – «А указ подписан?» – «Нет, но будет». Снял я неподтвержденный титул с уже готовых программ в последний момент. Мелочь, конечно, но тогдашние нравы – этакая беспечность, если не хуже, характеризует.
Советский МИД – не образцовое заведение, но исполнительская дисциплина там была железная. Теперь же столкнулся с пугающей необязательностью: не отвечают не только простые телефоны, но и правительственная связь. В собственном министерстве ни до кого не дозвонишься. Плюс к этому путаница, непорядок и слабая компетентность. Когда я самостоятельно пытался подтянуть гайки, встречал радостный отклик – люди стосковались по порядку.
Как раз в эти дни шеф разведки Евгений Максимович Примаков поделился со мной: «Серьезные бумаги я в канцелярию президента не посылаю. Если нужно, приношу и докладываю лично. А то теряются к чертовой матери».
Мидовский старший товарищ Юлий Михайлович Воронцов так говорил мне об обстановке, царившей наверху: «Я привык делать дело, а не играть игры, там же сплошное перетягивание каната. За всё берутся, и всё из рук валится. В державные сапоги они еще не влезли». Говорили мы с ним в его огромном кремлевском кабинете: у Юлия было «две шляпы» – представитель России в ООН и внешнеполитический советник президента. От второй Воронцов постарался поскорее отделаться.
На самой конференции – неожиданный поворот. Козырев объявляет, что «аппаратного реванша не будет. Президент и демократические силы в МИДе вовремя распознали его». На следующий день официозная «Российская газета» расшифровала: «Прежние работники МИДа хотели не только сохранить, но и упрочить свои позиции, но это им не удалось». За разговорами о реванше скрывалось стремление, знакомое из революционной истории, заменить специалистов на комиссаров. Отсюда волна неуважительности, а порой и высокомерной грубости к старым кадрам.
В Рим улетаю «неподтвержденным» и в неведении. Невыносимо тяжело видеть, как мордуют старый МИД – ко мне прямо выстраивалась очередь обиженных. Анатолий Гаврилович Ковалев, мэтр, можно сказать, советской дипломатии, в последний момент снят с пробега: хотел на старости лет поехать послом в Швейцарию. И еще, как назло, попал я к юридическим похоронам МИД СССР: все его работники были объявлены уволенными, и должны подавать заявление о принятии в МИД России. Не все согласились на такую процедуру. Старый друг Валера Матисов, плача, объявил мне о своем несогласии проходить подобные унижения.
Результат: отток людей из МИДа усилился. Забегая вперед, приведу слова Ельцина, сказанные в мае 1995 г.: «За два с половиной года из внешнеполитического ведомства ушло около тысячи квалифицированных специалистов», т.е. одна треть. Держался МИД какое-то время на кастовом чувстве, дальше сдал. Сначала уходили те, кого не жалко, потом потянулись вполне грамотные ребята.
Что до меня, то еще через месяц, когда я очутился в Москве в связи с визитом президента Италии Коссига (отголоски бесед Ельцина в Риме!), вызванный мною на разговор Козырев решился сказать, что Ельцин так и не подписал указ о моем назначении. Объяснения его были сбивчивыми: «Сам не понимаю, что там происходит», так что скорее я его успокаивал, мы оба, мол, жертвы смены настроений. А меня самого вроде
