В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин
Не берусь судить, была ли шоковая терапия единственным выходом из положения. Оно в самом деле было в начале 1992 г. крайне тяжелым. Тогда была в ходу невеселая фраза: «Как могут пенсионеры помочь реформе? Умерев». Но, может быть, выход из кризиса стал бы менее болезненным, если бы удалось сохранить единое государство? Во всяком случае, очевидно, что шоковую терапию подгонял страх перед коммунистическим реваншем, который мог предъявить счет также и за развал Союза.
Цена спасения оказалась в итоге очень велика, но гражданской войны в России удалось избежать. За это честь и слава реформаторам. Но родился миф насчет «бескровного» роспуска СССР, как будто кровавые конфликты в Таджикистане, Нагорном Карабахе, Чечне, Приднестровье, Грузии, Киргизии не идут в счет. А миллионы русскоязычных, живших за пределами России и в одночасье оказавшихся без Родины? Цифры назывались тогда разные, от 20 до 26 миллионов. Потом считать стало сложнее, ибо развернулась миграция, по большей части внутренняя.
Академик Николай Петрович Шмелёв (с ним мы дружили с университета) впоследствии привел цифры: 70–80 процентов населения России оказались у черты бедности или за ней. Объявляя об отпуске цен, Ельцин обещал, что они увеличатся не более чем в два раза. На деле они выросли в 10–15 раз и более. В глубокую яму рухнуло народное хозяйство: по такому показателю, как ВВП, на уровень 1991 г. вышли только в 2008-м. Лишь в 2007 г. сравнялись с последним советским уровнем реальные денежные доходы населения.
Егор Гайдар считал: в конце 1993 г. после принятия Конституции и «политической консолидации власти» можно было «форсировать системные реформы, остановить инфляцию, запустить процесс восстановительного роста. Развитие событий пошло по другому сценарию, реформы продвигались медленно и растянулись на годы»[132]. Очевидно, что одна из основных причин этого – неурегулированность внутриполитических проблем, все та же борьба за власть.
«Младотурков» после их героической победы над кризисом недолго держали в правительстве.
Визит Б. Ельцина. 19 декабря 1991 года, мне 57 лет, я посол в Италии, не знаю, правда, какого государства, ожидаю на аэродроме Бориса Николаевича Ельцина. Формально он приглашен как президент РСФСР, республики внутри Союза. Фактически приезжает как глава новой страны: СССР уже одиннадцать дней как «раскассирован».
К добру ли смена власти на самом верху? Это сейчас, почти четверть века спустя, я расставил для себя точки над i. А тогда в непривычном круговороте событий случалось метаться от одной крайней оценки к противоположной. Принципиальный отказ Горбачева от насилия воспринимался как «мягкотелость». Не убеждала его политика постепенного реформирования советского социализма. Он представлялся абсолютно не поддающимся реформам. Лишь затем пришло понимание: можно, можно было внести кардинальные коррективы. Критерий истины – практика. Худо-бедно, но страна смогла перейти в конечном счете в новое состояние. У Горбачева, если бы ему не помешали, это получилось бы не хуже.
Были среди моих друзей те, кто не захотел работать с новой властью, и те, кто перешел под руку российского президента, пустив гулять фразу: «Самые умные – за Ельцина!»
Приехавшие накануне визита «россияне» (теперь их уже не назовешь товарищами, а господами – язык не поворачивается) уверенно стоят на своем: союзного МИДа больше не существует, посольства – российские, послы – российские, а с остальными республиками – членами СНГ разберемся.
Организационные хлопоты (их масса, ибо о визите в посольстве узнали в последний момент) не заглушают тревожные мысли. Их точно выразил вновь появившийся музыкальный кумир, Юрий Шевчук: «Что же будет с Родиной и с нами?»
Нынешний визит, так или иначе, надо вытягивать: Ельцин не Ельцин, но это Россия. Не идти же на поводу у некоторых итальянских чиновников, откровенно не желающих сотрудничать. Они не привыкли к тому, что все делается второпях.
Тем более что своеобразное «добро» мы получили. Сергей Тарасенко, помощник министра Шеварднадзе, позвонив по закрытой связи, установленной на время визита Ельцина, напутствовал: «В ближайшие два дня, Анатолий Леонидович, поработайте как следует». Значит, в союзном МИДе не хотят портить Ельцину обедню. Поддержал он меня и по существу: «Идущие от вас сообщения попадают в точку».
Это был второй, краткий приход Шеварднадзе в МИД (ноябрь-декабрь 1991 г.). В конце 1990-го он подал в отставку с поста руководителя внешнеполитического ведомства, пророчески предупредив о готовящейся попытке установить диктатуру. Из Рима, где был послом, направил ему личную телеграмму с пожеланием одуматься. Его помощник, будущий министр И. Иванов, передал мне ответное теплое послание Э.А., но на его решение мой призыв, естественно, не повлиял.
Радикализм и решительность Ельцина, его призывы к быстрейшему переходу к рынку и демократии казались выходом из тупика. Нельзя было не видеть вместе с тем, что Ельциным движет жажда власти, настораживали его разрушительный инстинкт, бьющий сверх краев популизм. Цинично звучали из его уст слова о потерпевшем поражении «коммунистическом эксперименте, который был навязан нашему народу». Как будто сам он не принимал активного участия в этом самом эксперименте и не навязывал его.
Уже в беседах в Риме резанули его высказывания типа: «Что итальянский фашизм, что советский коммунизм – одно и то же». Одни итальянцы радостно поддакивали, другие отворачивались.
И в дальнейшем у Бориса Николаевича были высказывания, которые коробили. В июне 1992 г., выступая перед обеими палатами американского Конгресса, он вызвал бурные аплодисменты, заявив: «Повергнут идол коммунизма, который распространял повсюду ненависть и насилие, и он больше никогда не поднимет голову». Ну чем не рейгановская «империя зла»?
Оправдывая «исторически неизбежный» распад СССР, Ельцин уверял, что в Беловежье был избран «самый мягкий вариант» и «дальнейший мирный процесс будет без единой кровинки». Он убеждал итальянских руководителей, что через 10–15 лет «успокоятся чувства национальной неадекватности, начнется обратная интеграция, к которой примкнут в какой-то форме даже прибалты».
В отличие от своих чиновников средней руки президент Франческо Коссига прекрасно понимал диспозицию. Он поселяет Ельцина в Квиринальском президентском дворце, ему вручают орден, которым награждаются только главы государств. И дальше все в том же ключе, чтобы upgrade, как выражаются в авиакомпаниях, визит. Люди Коссига доверительно рассказывают мне: когда ему возражают, что Ельцину это не полагается по чину, тот ссылается на юристов-иезуитов. Те считают, что право есть не столько юридическая абстракция, сколько категория, основанная на
