Перо в её руке. Женские письма – женские судьбы в XVIII веке - Сесиль Берли
Помните, что вы мой наставник, мой воспитатель, и не бросайте моего образования; я всегда буду очень послушна, но, прежде всего, никогда не упускайте случая сообщить мне о том, что я могла бы сказать и сделать для вашего скорейшего возвращения. Я полагала, что Виар продолжил начатое мною письмо, но он говорит, что это не так; поэтому я посылаю вам эти четыре строки отдельным листком.
Вместе с Горацием Уолполом госпожа дю Деффан создает еще один эпистолярный шедевр своей эпохи. Эта переписка во всех отношениях монументальна. С апреля 1766 года по август 1780-го они напишут друг другу более 1700 писем. Из этой переписки сохранилось не менее 950 писем, написанных госпожой дю Деффан. Когда она совсем плохо себя чувствует, перо за нее держит ее секретарь Виар. Уолпол, по всей видимости, написал ей более 700 писем, большую часть из которых он смог уничтожить, поскольку по его просьбе слепая хозяйка салона была вынуждена вернуть их ему. Хотя Уолпол и видит в ней новую госпожу де Севинье, которую считает собственным кумиром, он стыдится этой переписки и, прежде всего, безусловной любви, которая так отчетливо читается в письмах этой старухи, больной и слепой. Он ценит блеск и остроту ума, которые она сумела сохранить, но злобно упрекает ее за влюбленность в него. Он уверен, что это недостойно ее положения, пола, возраста и пера. Вместе с Уолполом приходит ее очередь переживать унижения, страдать от раненого самолюбия, бояться быть отвергнутой или в любой момент получить язвительный укол. Но ее любви все нипочем: она покупает шкатулку, чтобы бережно хранить то, что считает своим единственным богатством. В ней она держит письма Уолпола, которые остались у нее, и копии, снятые с ее собственных писем ему, как, например, с нижеследующего очень короткого послания.
Париж, вторник, 23 июня 1772 года
Ваше перо – это клинок, пропитанный ядом. Боже мой! Что за письмо! Никогда еще вы не писали ко мне так колко, сухо и резко; вот так награда за нетерпение, с которым ожидала вашего ответа!
Я вернулась вчера в пять часов вечера, превосходно себя чувствуя и совсем не устав с дороги; гостить в Шантелу [в замке четы Шуазёль] было так же приятно, как и вернуться домой, где я надеялась найти письмо от вас, которое должно было переполнить меня счастьем. Ах! Боже мой, и что же! Записка ваша произвела действие совершенно противоположное. Всей моей радости как не бывало, и одна-единственная минута причинила мне больше вреда, чем эти пять недель в Шантелу смогли принести мне пользы.
Госпожа дю Деффан и Вольтер одинаково сильно восхищают и раздражают друг друга. Ей непонятны идеи, которые так защищает этот великий человек: веротерпимость, свобода мнений и их выражения, несправедливость и неравноправие современного общественного устройства, столь ярко воплощенные в самой госпоже дю Деффан. Если она защищает свободу и разум, то считает их исключительной прерогативой своего сословия. С течением времени они пишут друг другу все реже. На письмо, которое следует ниже, Вольтер так и не ответит. В феврале 1778 года он вернется в Париж, чтобы вскоре умереть там. 11 апреля философ наносит визит своей доброй знакомой с улицы Сен-Доминик; они проведут за беседой целый час – как окажется, в последний раз. 30 мая 83-летний Вольтер уйдет из жизни. К этому моменту госпожа дю Деффан уже давно разучилась плакать.
Париж, 2 декабря 1775 года
Я в восторге оттого, что вы любите Кино[14] и отдаете ему второе место, ведь первое в любом жанре отныне несвободно – вы об этом позаботились.
Вы ошибаетесь, полагая, что Эгле больше нечего вам сказать; она рассказала бы вам тысячу вещей, будь у нее такая возможность, но в нашей с вами переписке слишком много наперсников[15]. Я совершенно убеждена, мой дорогой Вольтер, что мы часто согласны друг с другом. Я ничуть не поверила, что вы, осыпанный своими новыми почестями, могли позабыть меня, – лишь притворилась, чтобы досадить вам; мне это удалось, и я весьма довольна.
Я также не верю и вашим апоплексиям; в одно время с вами со мной сделалось почти такое же недомогание, которое я считала следствием нескольких несварений, несмотря на диету, которой, как и вы, придерживалась накануне и третьего дня. Со мной еще случаются головокружения, которые вполне можно было бы принять за начало апоплексического удара, но что за важность! Когда-то же надо умереть, и такой манер, пожалуй, еще не самый скверный.
Поговаривают, что у вас будет собрат-архиепископ. Разве вы не радуетесь тому, что ваша Академия пополняется столь поучительными персонажами, новыми Боссюэ и Фенелонами? Они не станут драться между собой за новые ереси.
Ах! Это меня терзают сожаления, что невозможно надеяться снова увидеть вас; но, может быть, это к лучшему. Вы бы слишком привязали меня к жизни. Пишите мне часто – я хотела бы получать ваши письма каждый день; они укрепляют меня в моей верности хорошему вкусу, на который со всех сторон так нападают.
Весь Шантелу [т. е. чета Шуазёль] прибудет на следующей неделе; это для меня большая радость; я покажу им ваше последнее письмо и буду много говорить о вас.
До самого конца своей долгой жизни госпожа дю Деффан сохранит всю живость своего ума, над которым окажутся не властны ни тяжелая болезнь, ни даже приближение смерти. Она уйдет из жизни в возрасте 84 лет, на следующий день после того, как напишет свое последнее письмо Горацию Уолполу. Вместе с ней уходит общество, утратившее свой блеск – блеск остроумия. Госпожа дю Деффан оставляет после себя тысячи писем, которые помогли ей придать своей жизни смысл и ускользнуть от невыносимой скуки бытия.
22 августа 1780 года
Я получила ваши письма от 13-го и 14-го числа. В своем последнем письме я писала вам, что мне нездоровится, а сегодня стало и того хуже. У меня совсем нет жара, по крайней мере таково общее мнение, но я чрезвычайно слаба: голос меня не слушается, не могу ни встать на ноги, ни пошевелиться, сердце сдавлено; трудно думать, что все это не возвещает моего скорого конца. Я слишком устала, чтобы бояться, и, раз уж мне больше не доведется увидеть вас, я
