Фальшивая наследница. Величайшая мошенница Позолоченного века - Энни Рид
Кэсси тоже внимательно наблюдала за Ири, когда тот произносил клятву. Он сильно похудел, осунулся и совсем не владел собой: сложенные на столе руки все время двигались, а пальцы тряслись, как листья на ветру. Стоило ему оглянуться на зрителей, и впалые щеки тут же покрылись красными пятнами. Лишь однажды их глаза встретились, но Ири поспешно отвернулся и больше на Кэсси не смотрел. Кэсси же вперила в него пристальный взгляд, пригвоздив его к стулу, и не спускала глаз до тех пор, пока он не закончил давать показания. В итоге Ири засвидетельствовал только ее подпись, ничего больше [13].
Затем выступил маршал Чандлер: подтвердил адреса, по которым был установлен контроль судебных властей [14].
А потом наступила очередь писем. Салливан заполучил два письма, которые миссис Чедвик отправила Спиру и Беквиту несколько лет назад. Фэй и Вурст тогда требовали у нее денег, и ей нужно было, чтобы банкиры заверили пару чеков. Когда Салливан прочитал ее слова вслух, Кэсси сильно пожалела, что не может их переписать.
В первом письме она заверяла Спира, что если он подтвердит чек на 15 600 долларов, чтобы она вернула долг Фэю, то тогда она «могла бы получить средства или товары на востоке в счет чека, и вы бы ничего не потеряли». Она писала о своем намерении рассказать Фэю и Вурсту, что собирается получить заем в Оберлинском колледже через банк. «Они не знают, что я знакома с вами и уже имела с вами дело», – поясняла она. На самом деле это не было ложью, «потому что я имела [дело с Оберлинским колледжем], и если они и дальше будут помогать мне, то только через вас».
Ниже она добавила: «Я думаю, что, послушавшись совета моего юриста, я также смогу сделать кое-что, что будет представлять большой интерес для всех нас. Он подготовит документы сегодня, и если вы сделаете это, я сэкономлю… Все, что сэкономлю, отдам вам».
Второе письмо было не менее убийственным. Перед тем, как вручить чек Фэю, Кэсси написала Беквиту: «Я сказала, что заем от колледжа будет переведен через ваш банк и чек был выдан в связи с этим. Так что вам нужно только выслушать его – я не думаю, что он будет задавать какие-либо вопросы. Я не хочу, чтобы он располагал какими-либо фактами…» Кэсси также предупредила банкира, что «он отправится туда первым делом, с самого утра. Он сказал, что вы будете удивлены, увидев чек в его руках. Так что вам лучше удивиться. Если не на словах, то хотя бы сделайте вид…» [15].
– О! – вздохнула одна из присутствовавших на заседании зрительниц. – Должно быть, это ужасно – сидеть здесь и выслушивать подобные вещи! – В ее словах сквозила жалость: личная переписка женщины не касается никого, кроме нее самой [16].
На следующий день группа дам из высшего общества Кливленда снова ворвалась в зал суда. Шурша шелковыми юбками, они заняли зрительские места. Их платья были так же пышны, как и фамилии: одна явилась в бледно-голубой блузке и черной шелковой юбке, другая – в дорогом коричневом платье, третья – в фиолетовом бархате и шелке.
Слушания полностью поглотили их. Во время выступлений свидетелей они пихали друг друга локтями и обменивались многозначительными взглядами. Там, впереди, на скамье подсудимых сидела женщина из их круга. Она пробралась в их гостиные, демонстрируя свое богатство, которое приобрела, обманывая их отцов и мужей. Вот и пойми теперь, плакать им или смеяться [17].
В то утро выступали адвокаты Кэсси – представили дело в том свете, в каком его видела защита. Винг вызвал для дачи показаний финансового инспектора Т. С. Дулиттла. Тот зачитал цифры из банковских книг: в общем журнале и гроссбухе были указаны кредиты, выданные Кэсси, пусть даже в других учетных книгах ее имя и не значилось. Вряд ли то, что директора просто пропустили несколько записей, можно назвать преступным сговором. А. Б. Маршалл был снова приглашен и дал показания по нумерации в нижней части документов. Защита завершила свое выступление в 10:45 утра [18].
В этот же день Карнеги выступил перед собранием в 350 человек на Строительной бирже. Он вещал с трибуны о своей любви к Шотландии и важности дружбы, а в конце провозгласил, что, «если человек искренен перед своим внутренним судьей, ему нечего бояться» [19].
Затем отправился на ланч в Торговую палату. Десять лет назад это самое учреждение вычеркнуло имя Карнеги из списков кандидатов. Теперь эти же люди помпезно пригласили его в свой приватный обеденный зал. Мрачные дни Хомстеда остались в прошлом. Что ж, время все расставляет по своим местам… Один день сменялся другим, а его все не вызывали для дачи показаний. Может, и этот неприятный казус с фальшивками Чедвик вскоре так же забудется.
Вечером Карнеги ужинал у миссис Генри Чисхолм на Эвклид-авеню. И здесь, наконец, услышал новость, которую так долго ждал. Миссис Чедвик не будет упоминать его имя в суде. Конец истории. Карнеги избежал свидетельской трибуны, толпы любопытствующих, унизительных допросов. Он отряхнет пыль Кливленда со своих ног и вычеркнет миссис Чедвик из книги своей жизни.
Утром следующего дня он уже мчался обратно в Нью-Йорк. Даже не заехал забрать 64,40 доллара, положенных ему как свидетелю [20].
* * *
Карнеги вырвался из Кливленда, а Кэсси – нет. Она прямо сказала репортеру: «Я оставила все надежды на оправдательный приговор. У меня нет шансов в этом суде». Кливленд когда-то привлек ее сверкающим ореолом возможностей, теперь же город погрузился в сумрак. «Я по-прежнему считаю, что это дело следовало рассматривать в каком-нибудь другом суде, если бы такое было возможно. Но сейчас бороться бесполезно. Я вижу, что в Кливленде у меня нет шансов» [21].
Некоторые жители Кливленда были с этим не согласны.
– Миссис Чедвик вовсе не выглядит такой старой и изможденной, какой я ее себе представляла. Я думаю, она довольно привлекательна, – на третий день слушаний сказала одна молодая женщина, наблюдавшая за процессом, своей спутнице.
– Уверена, ее не признают виновной, – ответила вторая дама. – Я в этом убеждена. Она загипнотизирует судью. Разве газеты не пишут, что она ни на мгновенье не спускала глаз с судьи? Говорю вам, эта женщина
