Фальшивая наследница. Величайшая мошенница Позолоченного века - Энни Рид
Речь Доули длилась более двух часов и наконец подошла к завершению.
– Джентльмены, вы стоите на самой высокой точке истины, и мы ожидаем, что с этого величественной вершины, в чистоте непредвзятости, прозвучит оправдательный приговор [24].
Государственный обвинитель Салливан направил луч прожектора туда, куда и следовало – на Кэсси Чедвик.
– Единственное, чего стоит опасаться в этом деле, – подчеркнул он, – это того, что кто-нибудь из вас увлечется красноречием ученого судьи Винга и несравненного Доули. Я боюсь одного – что вы не примете во внимание все доказательства по этому делу. Что у вас не хватит смелости высказать свое мнение, потому что в этом деле замешана женщина.
Салливан признался, что ни один мужчина не уважает женщин больше, чем он. Но миссис Чедвик была не просто женщиной. В разное время, по словам прокурора, она была «усыпанной бриллиантами Кэсси Л. Чедвик», «феей финансов», «верховной жрицей серебра», «директрисой Гражданского банка Оберлина», «сверхсоблазнительницей», «могущественной принцессой», «сиреной, поющей о золоте».
Салливан наделил Кэсси поистине мифическими качествами. Ни один мужчина, по его словам, не мог устоять перед «чарующе-сладким голосом миссис Чедвик». Кэсси не просто участвовала в сговоре с целью получить не принадлежащие ей деньги, она «использовала природную алчность человека, соблазняя песней сирены, песней о золоте». Ее звали «чаровницей». В ее дом на Эвклид-авеню витал дух «мистики и блеска, что способствовало одурманиванию жертв». А в ее сердце царило «зло и порочность».
– Вполне может быть, джентльмены, что чары Кэсси Чедвик, особенно их действие на мужчин, еще не иссякли, – рассуждал Салливан. – Возможно, ее обольстительная улыбка, музыка ее голоса, образность речи и язык ее писем – все эти колдовские приемы еще не утратили своей силы и могут повлиять на кого-то из вас, потому что именно на вас они сейчас и направлены. И мне интересно, кто из вас поддастся тайному влиянию и очарованию Бриллиантовой Герцогини?
Салливану потребовалось больше времени, чем Доули, чтобы напомнить присяжным о доказательствах – или об их отсутствии. Ведь шесть из восьми пунктов обвинения основывались на векселях, которые не были внесены в журнал учета займов. Ничто в банковских записях не указывало на то, что у Кэсси были какие-либо деньги в депозите Гражданского национального банка Оберлина, когда Беквит заверял ее чек на 15 000 долларов. Записи в банковском журнале не могли считаться выдачей кредита.
– Великий Боже! – воскликнул Салливан. – В бухгалтерских книгах банка нет ни слова о выдаче кредита. И тем не менее эта женщина провела в этом банке несколько транзакций на сумму 190 000 долларов!
Далее он с иронией отметил удивительную и трогательную скромность Беквита. «“Мой банк”, говорил он, хотя на самом деле банк принадлежал Кэсси Л. Чедвик, этой могущественной принцессе».
Салливан собрал весь мусор, оставленный Кэсси в Оберлине, и вывалил на присяжных.
– Бедорта мертв, Беквит мертв, два других директора больны. Банк приостановил свою деятельность – а понимаете ли вы, что это значит? Украденные надежды вдов и сирот на беспечную старость. Мечты и устремления молодежи – они все тоже были там и тоже пропали. Как и комфортная жизнь граждан Оберлина, мужчин, женщин и детей. Все сметено. Остались только смерть, болезни и разруха!
А закончил свою речь он так:
– В завершении хочу сказать, что вам предстоит рассмотреть преступление, значимее, масштабнее и опаснее которого еще не было в истории нашей страны. Перед вами – самая опасная преступница в мире на сегодняшний день [25].
Оказавшись в кабинете маршала этажом ниже, Кэсси позволила маске соскользнуть с ее лица. Здесь она могла хотя бы ненадолго снять с себя образ миссис Чедвик. Это было очень непросто – сохранять полную невозмутимость на протяжении всего судебного процесса. Все ее тело изнывало от боли и напряжения. Но стоило ей немного расслабиться, и она быстро пришла в себя, даже болтала и шутила с охранниками и медсестрами, затем с аппетитом поужинала. Силы вернулись к ней. Приободрившись, Кэсси завела беседу с Эмилем.
Она чувствовала себя так, словно сбросила с плеч тяжкий груз. Оставалось только ждать, зависнув, словно в коконе, в пограничном пространстве между судебным разбирательством и вынесением приговора.
В восемь вечера по всему зданию разнеслась весть: присяжные вынесли вердикт. Улыбка тут же исчезла с лица Кэсси. Силы покинули ее так же быстро, как и появились [26]. Направляясь в зал суда, она опиралась на руку Эмиля. Сердце трепыхалось в груди, точно испуганный кролик.
Но к столу защиты Кэсси подошла твердо. Присяжные стали возвращаться на свои места, и каждого из них она встречала пристальным взглядом. Вот они сейчас объявят приговор и вернутся на свои фермы, к мычащему скоту и вспаханной земле. Считай, из такого же дома сбежала сама Кэсси 25 лет назад.
Собравшиеся были призваны к порядку, все положенные формальности выполнены. Кэсси почти ничего не слышала. Она не хотела ничего слышать. Присяжные передали листок бумаги представителю суда, а тот передал секретарю. Секретарь развернул листок и сказал… что-то. Она не расслышала.
Спустя несколько секунд нежные руки обняли ее сзади. Эмиль. Сын нежно поцеловал ее, затем прошептал на ухо:
Виновна.
Мир рухнул.
Когда охранники повели Кэсси обратно в кабинет маршала, она впала в истерику. «Я невиновна! Все это ложь. Я невиновна!» – кричала она. Ноги больше не держали ее, скользили и подворачивались. Охранники практически волокли ее по коридору, держа под руки. Судья Винг и Эмиль были рядом. Но Кэсси оттолкнула сына со стоном: «О Боже! Мой бедный мальчик! Мой дорогой мальчик! Дитя мое, я больше никогда не смогу смотреть тебе в глаза…» [27].
Она еще долго лежала в кабинете маршала, крича и плача, без устали твердя, что невиновна. Абсолютно невиновна. Судья Винг все это время сидел рядом и, выгадав момент, вставил слово. Это еще не конец, сказал он. Он подаст ходатайство о новом судебном разбирательстве, предъявит дополнительные аргументы. Кэсси оправдают. Сегодняшний вердикт – это еще не конец.
«Это еще не конец». Слова бывшего судьи прорезали темноту, как слабый, но все же свет. Будут апелляции и ходатайства. Она не сдастся, не смирится с приговором. Не за это она платит своим адвокатам.
Она
