Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн

— Не знаю, будет ли завтра прием, — сказал Клунников. — Сегодня большой бал-концерт, устраиваемый атаманшей[245], кажется, в пользу для приюта слепых. Бал затянется до рассвета, и что он, Клунников, едет на бал.

Пригласил он и нас:

— Увидите наших казачек-красавиц и всю нашу знать, а мы вас пощипаем в пользу приюта!

Скоро приехали в Новочеркасск, всего 45 минут езды. Остановились в гостинице. За чаем Фурман предложил поехать на концерт, уговаривал, интересовался балом:

— Потратим немного рублей на доброе дело.

Я шутил по поводу его костюма:

— Казаки подумают, что вы приехали на костюмированный бал.

Провести вечер в военном собрании мне улыбалось. У меня было много знакомых в Новочеркасске. Фрак был при мне, и мы к девяти вечера приехали в собрание. Фурман был прекрасен в своем оригинальном костюме, еще более изящном и богатом, чем повседневный. Платье это он привез для явки к атаману. Казачья прислуга, принимая верхнее платье, воззрилась на Фурмана и спросила его:

— Прикажете, ваше высокоблагородие, оба пальты вместе?

Фурман ко мне:

— Я ему даю рубль на чай. Первый раз в моей жизни меня назвали «благородием».

На верхней площадке, при входе в зал, сидели дамы, продающие входные билеты и программки. Около дам увивались офицеры. Был антракт после первого отделения «для съезда». Фурман просил дать два билета, за которые уплатил 300 рублей и за программу 100 рублей. Дамы и кавалеры были удивлены такой небывалой щедростью посетителей бала. Я понял «ставку» Фурмана. Пока мы продвигались в зал, кто-то из офицеров уже дал знать о необычных гостях полковнику князю Меликову, адъютанту атамана. Меликов, мой хороший знакомый, подошел к нам. Я его познакомил с Фурманом, и нас повели выпить шампанского. За красиво убранным столом сидела атаманша и при ней цветник красавиц и блестящих офицеров. Получили по бокалу, пригласили выпить Меликова, и Фурман положил пред атаманшей 500 рублей. Фурор и эффект! Обычно дают 25 рублей, редко 50 рублей. Заинтересовались, кто сей экзотический гость. Казаки большей частью служили в Польше и по костюму Фурмана определили: польский еврейский аристократ. Так Фурмана окрестили, и его щедрость стала понятной. Нам поднесли цветочки — новая сотенная. Послушали концерт, начались танцы. На Фурмана, естественно, обратили внимание. Была лотерея, продавали билетики — 25 копеек билетик. Три большие вазы и при них молоденькие барышни. Подошли мы. Барышня спросила:

— Сколько вам билетов?

Фурман:

— Столько, сколько ваша красивая ручка может захватить.

Барышня пыталась набрать побольше, билетики выскальзывали, стало весело, кавалеры давали советы. А барышня к Фурману:

— А обеими руками я могу взять?

— Ну конечно, — сказал Фурман.

Оказалось 115 или 120 штук. Так он подошел и к остальным продавщицам.

— А что, господин Фурман, — пошутил я, — если после вашего «денежного похода» нам скажут «две словы: позвольте вам выйти вон»?

— Вы увидите, — сказал Фурман, — как он нас хорошо примет, и что-нибудь все-таки получим. Я их знаю — то, что сделал, им понравится.

— Да поможет вам великий Бог Израиля, — пожелал я.

Бал был в разгаре. Мы засели в столовой, и вскоре около нас образовалась компания. Болтали, выпивали. Фурман был в ударе, шутил, и его еврейские «штучки» пришлись по душе казакам и покрывались хохотом.

— Мы, евреи, — сказал Фурман, — как барашки божьи: чем нас больше стригут, тем лучше обрастаем.

Эти шутки передавались другим и, видимо, доходили до атамана. Затем Фурман предложил купить остатки вина и продать с аукциона. Шутя торговались, взяли вино, и началась аукционная продажа. Все оживились в столовой. Фурман продавал, выкрикивая:

— Бутылка шампанского Редерер[246] 25 рублей!

И цена набивалась до 100 рублей. Затем пошли в продажу другие вина и ликер. Набили приличную сумму и отослали атаманше. Раза два в столовую проходил атаман — все вставали, а он громко просил:

— Садитесь, садитесь.

Окончился бал, а наша образовавшаяся компания продолжала попойку до четырех. Пили за здоровье милого человека Фурмана, жали ему руки, просили остаться в Новочеркасске… Наговорили все, что полагается в пьяной компании, и разошлись.

— Боже мой, какие хорошие люди казаки, — твердил Фурман, — и как относятся хорошо к евреям.

Я ему пояснил, что в Новочеркасске и в Войске Донском совсем нет евреев, ненависти казакам не привили Суворин и Ко[247]. Расовой ненависти к евреям вообще нет, почему казаки относятся к евреям безразлично.

Мало поспали, рано поднялись и вновь нарядились как на бал. Приехали во дворец, прошли в приемную, где нас принял дежурный адъютант, передали прошение. Он объяснил, что прошение передается его сиятельству, «а потом вызовут вас». Я просил доложить атаману, разрешит ли он мне присутствовать при объяснении, так как проситель не вполне свободно владеет русским языком. На приеме было много народа, но, видимо, были несколько человек по одному делу. Приблизительно через полчаса адъютант объявил нам, что будем приняты в полдвенадцатого. Мы ушли побродить по городу. Я нашел, что назначенный прием надо считать за хорошее предзнаменование, так как могло последовать распоряжение: прошение будет рассмотрено и резолюция объявлена. Фурман не понимал, почему такая тишина в городе, нет движения и, видимо, слабая торговля.

— Поселить бы сюда наших, — сказал он, — завели бы тут дела, и зашумел бы город.

В половине двенадцатого мы были на месте, и нас ввели в кабинет его сиятельства. Большой, уютно обставленный кабинет. Отрекомендовались. Атаман просил сесть.

— Ваше прошение прочел. Считаю, что просьба может быть уважена, но боюсь, что ваши служащие попутно займутся другими делишками. Евреев хорошо знаю. Как только узнают, что такие-то получили разрешение ехать на Дон, то дадут поручение купить щетину, пеньку, а может, и еще что-либо. Я пожалею, что разрешил обоюдополезное дело, и придется прибегнуть к высылке.

Фурман заверил, что посланные им люди — узкие специалисты по конной торговле, и он ручается, что ничего подобного не будет. Атаман ко мне:

— Вы составили прошение?

— Я, ваше сиятельство. Все положенное соответствует действительности. Уверен, что Фурман наладит дело.

— Хорошо. Удовлетворяю просьбу. Пройдите в мою канцелярию, где будет составлено мое распоряжение, которое, по моему одобрению и подписи, будет вам вручено. Просмотрите редакцию, все ли нужное включено. Ваших служащих вы можете указать теперь или лучше каждый раз, ибо они могут меняться. Разрешение на два года.

Встал, и мы встали:

— Желаю вам, Фурман, успеха. За коневодством я слежу.

Ко мне:

— Благодарю за освещение вопроса. До свидания. Да, от имени ее сиятельства благодарю вас за участие в оживлении вечера.

Повернулся по-военному, и мы вышли. Фурман сиял:

— Так я же донской казак и ваше высокоблагородие! А вы не хотели ехать!

В канцелярии составлялось распоряжение атамана, на основании которого