Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн
Вошел клиент, необычный по внешности. Таких евреев можно встретить в Галиции. Он был выше среднего роста, широкоплечий, белое лицо с большими черными глазами, окладистая борода, серебро с чернью, красиво расчесанная голова с начесами на уши, загримированные пейсы, длинный, почти до щиколотки ноги сюртук из прекрасной тонкой шелковистой материи, мягкая сорочка тонкого батиста или полотна, ноги обуты в высокие шевровые[235] хорошо начищенные сапоги, голенища в складке. От всей фигуры веяло большой физической чистотой, и видна была забота о внешности. Даже фуляровый желтый с черным носовой платок гармонировал костюму. Медленная поступь, спокойные движения и сильный голос, будто сдерживаемый. Таков был вошедший.
— Моя фамилия — Фурман. Имею к вам большую просьбу и очень прошу вас не отказать, потому что мне указали только на вас.
Говорил он с акцентом, но не коверкал речь. Видно было, что у него мало русских слов в запасе и что он стесняется, почему говорит медленно, точно старается сказать нужное слово возможно лучше:
— Я поставляю лошадей в австрийскую и румынскую армии и вообще торгую лошадьми. В прошлом году я первый раз купил донских лошадей. Лошадь теперь на Дону хорошая. Но так как ни я, ни мои люди, как евреи, не имеем права здесь жить, то не могли лично сделать все нужное. Отбор лошадей мои люди сделали крадучись и прячась, а поставить лошадей «на уздечку» и все прочее я должен был передать армянину, известному купцу Красильникову[236]. Провел Красильников все небрежно, ставил все дорого, много лошадей пришли в печальный вид, и я на 250 лошадях взял большой убыток. Теперь я решил попытаться получить право личной покупки, или придется отказаться от дела и бросить кой-какое имеющееся здесь обзаведение, приобретенное на мой счет. Приехал сюда с риском быть высланным и вот прошу вас сказать мне, что делать.
— А как вы здесь устроились?
— Заехал в еврейскую кухмистерскую, но остаться там на ночь невозможно.
— В Ростове я вас устрою на несколько дней, и с этого начнем, — сказал я. — Затем, вам, очевидно, Ростов не нужен, а вы добиваетесь права временного пребывания на Дону с вашей организацией. Об этом надо хлопотать у наказного атамана. Сейчас спрошу, застанем ли полицмейстера, и поедем к нему.
Созвонился с кабинетом полиции и поехали. Сверх сюртука Фурман носил длинное хорошо сшитое пальто, а на голову надел большой плотного шелка картуз с высоким околышем и большой тульей. Я зашел раньше к полицмейстеру, познакомил его с просьбой, а потом вошел Фурман. Полицмейстер объявил ему, что разрешает прожить несколько дней, официальной бумаги не даст, но сообщит в указанную гостиницу и в полицейский участок о разрешении. Фурман указал гостиницу, поговорили о лошадях, до которых Лазарев был большой охотник. Я узнал, что атаман принимает по понедельникам, средам и пятницам рано утром, и откланялся. Фурман был доволен.
— Так стыдно мне было прятаться и бояться городового, — сказал он.
Помню, был четверг, и мы решили встретиться в пятницу утром для подготовки прошения, а в воскресенье надо будет ехать в Новочеркасск на понедельник. Я знал, что и мне придется ехать, ибо одного Фурмана отпустить нельзя будет. Мы ходили с клиентами к атаману по серьезным ходатайствам, дабы в случае необходимости дать объяснение. Эти визиты тоже были малоприятные, но разве можно отказать такому Фурману, если будет просить поехать с ним?
Атаманом в ту пору был князь Святополк-Мирский (кажется, старший брат того Мирского, который был министром в девятисотых годах)[237]. Наказной атаман Войска Донского считался наместником наследника цесаревича и был подчинен только государю. Царем Дона, в сущности, отдельного государства под протекторатом России. Только не печатали собственных денег. Все свое, донское, все учреждения, уклад жизни, земельный вопрос и даже платье свое, донское. Дворец атамана, дворцовая площадь. Атаман — вершитель и управитель делами Дона.
Чтоб иметь представление, каков был тогдашний сатрап Его Величества, расскажу три случая, характеризующие его.
Частный поверенный Михин, казак Гундоровской станицы, практиковал в Нахичевани и в Ростове лет пятнадцать. Гундоровцы имели тяжбу с соседней станицей о земельном участке и о 4000 рублей, внесенных арендатором участка ввиду спора в депозит суда. Это дело гундеровцы поручили своему станичнику Михину. Судились долго во всех инстанциях, и решение закончилось в пользу гундеровцев. Михин получил из депозита 4000 рублей, удержал в свою пользу, согласно таксе вознаграждения присяжного поверенного за ведение дела по первоначальному и встречному искам и в возврат некоторых расходов, 3250 рублей, а 750 рублей с расчетом и документами отослал в станицу. Станичники нашли, что казак Михин не вправе брать «такие деньги». Потребовали, чтобы Михин явился для объяснения «на сход», а до решения, сколько ему дать и дать ли вообще, потребовали представления всех 4000 рублей. Михин ответил, что вел дело как поверенный и что его пребывание в числе казаков Гундеровской станицы нисколько не меняет сущности расчетов. Что же касается данного ему полномочия на право ведения дела в общих судебных учреждениях как казака станицы, то в свое время он объяснил, что не имеет права ведения дел в окружном суде и палате, но если ему дадут такое полномочие, то его допустят вести дело. Отписался и забыл. Месяца через два Михин получил приказ явиться к наказному атаману, без указания, по какому делу. По словам Михина и его семьи, произошло следующее. Вышел атаман в присяжный зал, где принял просителей. Затем подошел к Михину:
— Ты казак Гундоровской станицы Василий Михин?
— Так точно, ваше сиятельство.
— Правда ли, что, получив 4000 рублей для станицы, ты удержал в свою пользу 3250 рублей?
— Я, ваше сиятельство, вел большое дело о земельном участке. Был встречный иск, и был я приглашен как поверенный, много понес труда, ездил в суд, в палату и…
— Я тебя не спрашиваю о том, что ты сделал в интересах станицы, а спрашиваю только о расчете. Ты взял себе из 4000 рублей 3250 рублей?
— Да, взял, по расчету высочайше утвержденной таксы.
Атаман к дежурному адъютанту:
— Арестовать казака Василия Михина и отправить на коня на два года, на год в степи, а на второй в Западный край[238].
Арестовали, не дали привести дела в порядок, и прокатался
