Роковые женщины Серебряного века. По материалам судебных процессов - Лев Яковлевич Лурье

В 1916 году Государственная дума, прежде почти всегда голосовавшая за правительственные законопроекты, становится оппозиционной. Против власти выступает «Прогрессивный блок», состоящий из кадетов, прогрессистов и части октябристов. Алексей Орлов-Давыдов и свидетели по делу — Василий Маклаков и князь Павел Долгоруков, шафер Александр Керенский — активнейшие оппозиционеры, Общеизвестные враги существующего режима — барон Давид Бейбутов и присяжный поверенный Мануил Маргулиес.

В отсутствие телевидения и звукового кино тогдашние суды вызывали огромный интерес. Юристы в те годы были популярнее актеров.

Графиню Орлову-Давыдову (в девичестве Пуаре) защищали звезды русской адвокатуры — Михаил Казаринов (защищал до этого, скажем, вице-адмирала Небогатова, товарища министра внутренних дел Гурко) и Григорий Аронсон (дело Анны Коноваловой, обвинявшейся в мужеубийстве). Интересы гражданского истца представлял самый знаменитый присяжный поверенный России Николай Карабчевский (дела И. И. Мироновича, Ольги Палем, обвинявшейся в убийстве любовника, дело мултанских вотяков, обвинявшихся в убийстве крестьянина-нищего с целью приношения в жертву языческим богам; процессы о Кишиневском погроме 1903 года (в качестве гражданского истца) над эсерами-террористами Г. А. Гершуни и Е. С. Сазоновым, защищал М. М. Бейлиса на всемирно известном процессе).

Ну и, наконец, известная всей России обвиняемая. Юрий Беляев: «Актриса, концертантка, поэтесса, музыкантка, военная корреспондентка, спортсменка, богачка, беднячка — это все Пуаре. Публика, особенно сильный пол, долго и долго увлекались ею. Дамы несколько побаивались и сторонились ее эксцентричности, но, в сущности, отдавали справедливость обаятельности этой жизнерадостной особы и подражали ей».

Обе стороны на процессе выглядели не слишком привлекательно. Мария Пуаре уже один раз, в 1898 году, пыталась привязать поклонника — князя Павла Долгорукова мнимой беременностью и рождением ребенка. Тогда трюк не удался, Долгоруков девочку своей не признал, но повел себя благородно, взяв на себя содержание Татьяны Свешниковой.

Теперь, с все теми же соучастницами (они тоже на скамье подсудимых) Феодосией Давыдовой и Матреной Ушаковой, они решили повторить операцию. Скорее всего, целью было привязать графа к себе более прочными узами и обеспечить Пуаре на случай разрыва с Орловым-Давыдовом (сына он обязан был обеспечивать).

Из объяснений подсудимой акушерки Давыдовой о причинах, по которым она согласилась участвовать в истории с родами: «Мария Яковлевна сказала мне, если ты мне не поможешь, то мне остается одно — пустить себе пулю в лоб. Ни к кому другому я обратиться не могу, так как или меня будут шантажировать всю жизнь, или донесут прокурору. Я никому зла не делаю, никто не пострадает от того, что я выдам чужого ребенка за своего, жена и дети графа уже вполне обеспечены. Кроме того, мы уедем с графом сейчас же за границу на два года, и за это время, если и возникнут какие подозрения, они уже успеют рассеяться».

Пуаре разыскивала ребенка, младенца, который должен был хоть немного походить на графа. Давыдова в родильном доме на Надеждинской улице, 25, покупает у матери незаконнорожденного мальчика за пятнадцать рублей (в противном случае его ждал приют), но Пуаре он не понравился; «Зачем вы мне такую дрянь приносите, мне нужно породистого, с густыми бровями и чтобы был похож на графа». Младенца возвращают матери, поиски продолжаются.

По газетному объявлению Пуаре нашла другую акушерку — Черкес. Та за 10 рублей нашла в анонимном родильном приюте на Ямской еще одного незаконнорожденного. Но мальчик снова не подошел Марии Пуаре, и его подкинули к дверям приюта.

Наконец, через ту же Черкес находят «породистого» мальчика, сына кухарки Надежды Андреевой. Отец, рабочий Романов, в тюрьме. Этот мальчик Пуаре понравился. Андреева получила 100 рублей, а Орлову-Давыдову полетели телеграммы: «Доехала хорошо. Все благополучно. Да хранит Господь»; «Алеша приехал в пять утра. Все чувствуют себя хорошо. Жалеем, не с нами»; «Покой полный. Самочувствие хорошее. Вид сосредоточенный, ужасно смешной».

Операция, как казалось Пуаре, удалась. Граф Алексей Анатольевич получил сына. Сама Мария Яковлевна добилась того, что ее, новоявленной графини, положение стало более прочным. Теперь в случае смерти мужа она была вправе рассчитывать на значительно большую долю наследства. Кухарка, не слишком отягощенная материнским инстинктом, заработала хорошие деньги. Но больше всего выигрывал, конечно, младенец, который вдруг волшебным образом из грязной людской оказался перенесенным в графские покои и считался отпрыском одного из самых богатых семейств в России.

Конечно, обман графа, а до этого князя Долгорукого, покупка младенцев, спектакль с духами, колдунами, гадалками не красил Марию Пуаре. Но ее заключительные слова казались искренними:

«Я предпочитаю оставаться признанной всеми артисткой Пуаре, а не быть нежеланной графиней Орловой-Давыдовой. Замужество разочаровало меня… Вся моя жизнь была какой-то водоворот…

Роскошной жизни у меня не было. Да это мне и не нужно. Я жила изящно, может быть, потому что во мне все же есть французская кровь. Я с гордостью могу сказать, что артистка Пуаре никогда на содержании не была.

Моя личная жизнь кончена, моя мечта о семье и о счастье разбита. И что бы ни случилось, мне все равно. На скамью подсудимых меня посадил человек, которого я в последний раз полюбила, хотела спасти от его безрадостной и порочной жизни».

И ведь действительно Пуаре — всероссийски известная актриса не так уж нуждалась ни в Долгоруковом ни в Орлове-Давыдове. Они сами ухаживали за ней, граф сделал ей предложение еще до мнимого рождения ребенка.

И истец с его окружением выглядел совсем не привлекательно. Как писало «Новое время: «В этом почти откровенно мошенническом походе на миллионы графа Орлова-Давыдова поражает могущество того элемента, который сам граф после своего отрезвления назвал «чертовщиной». Поражает не то обстоятельство, что бывшая артистка Императорской сцены обращалась к гадалкам, по-видимому в искренней уверенности, что они в состоянии "приворожить" к ней графа… Но вот что удивительно. Как мог подпасть влиянию этой чисто идиотической чертовщины представитель высокоаристократического крута, для воспитания и образования которого при 60-миллионном состоянии его родителей очевидно не было недостатка в средствах?».

Мы помним, что Орлов-Давыдов, его помощники в деле развода, шаферы — представители оппозиционного лагеря. Их политические противники, прежде всего публицисты «Нового времени», получили прекрасный компромат — спириты, оскорбительная слежка за первой женой, странная быстрота, с которой был разведен, а потом венчался Орлов-Давыдов — все это давало картину неумных и неприятных заговорщиков, стремящихся коррумпировать власть и не останавливающихся перед приемами «охранки».

Граф — ханжа, написавший донос на вторую жену, но до ее ареста делавший вид, что ничего не происходит. Слушал романсы, навещал, целовал на прощание — и делал все, чтобы она попала на каторгу.

Сочувствие публики и присяжных заседателей было скорее на стороне обвиняемой. Михаил Казаринов, защитник обвиняемой,