Никколо Макиавелли. Стяжать власть, не стяжать славу - Габриэль Педулла

историков, от Саллюстия до Квинта Курция Руфа. Как и они, Макиавелли полагает, что только самые ярые враги знают всю правду о тех, кого намерены уничтожить. Ими движет нужда, и они проницательнее оценивают ситуацию, благодаря чему их точка зрения становится столь ценной для того, кто пытается раскрыть тайные механизмы политической системы, – даже несмотря на то, что они могут заблуждаться, а историк может не одобрять их действий. Подобно тому как жертвы римского владычества лучше других понимали, что экономика, основанная на массовой эксплуатации рабов, нуждается в постоянных завоевательных войнах для привлечения новой рабочей силы, так и чомпи идеально подходили для того, чтобы обнажить невидимые корни великолепия и мощи Флоренции – в их основе лежала неустанная жестокость по отношению к ремесленникам, несравнимая с тем, как обращались с плебеями римские патриции. В этой связи следует вспомнить, что Флоренция эпохи Возрождения хоть и была, возможно, богатейшим городом Европы, но в то же время оставалась и одним из самых неравноправных городов в социальном отношении. По мнению Макиавелли, которого всегда интересовала экономическая сторона властных отношений, в ремесленниках-чомпи видели не сограждан, а порабощенных иноземцев, и именно поэтому они так и не захотели договариваться со своими эксплуататорами. В конечном счете такие междоусобные распри могли сделать только одно – разрушить Флоренцию, но ответственность за эту неразрешимую борьбу несли прежде всего алчные аристократы. С этой точки зрения, даже если решение чомпи оказалось вопиюще ошибочным (поскольку было смертельно для всех), никто лучше них не мог осознать, какое зло овладело Флоренцией. Макиавелли считает именно так, поскольку для него истина – это не результат отстраненного наблюдения, а интеллектуальная ориентация, питаемая конфликтом.

«История Флоренции» – это краткое резюме, и если говорить только о теории, то она мало что добавляет к предыдущим рассуждениям Макиавелли. Однако постоянные отсылки к темам, раскрытым в предыдущих произведениях, не следует считать слабостью произведения, поскольку Макиавелли, изучая трудности родного города, находит множество примеров, подтверждающих его тезисы, – подобно ученому, который для проверки гипотезы повторяет эксперимент с другими образцами данных. Как ни взгляни, а республиканский Рим и республиканская Флоренция чрезвычайно далеки друг от друга, и, несмотря на многообещающее начало, все восемь книг, посвященных Клименту VII, повествуют о неудаче. Вопреки гражданской традиции, превозносившей римское происхождение Флоренции, Макиавелли выступает с ее резкой критикой. До него так делали только Данте и летописец XV века Джованни Кавальканти – не случайно именно к трудам последнего Макиавелли широко обращается в третьей части книги. Вместо того чтобы остаться славнейшей дочерью Древнего Рима, которой уже по праву рождения уготовано великое будущее, Флоренция у Макиавелли превращается в уродливую вырожденную копию прародителя. И если в «Рассуждениях» Рим, с его самоотверженными полководцами, непобедимой армией, воинственными и в то же время благоразумными плебеями, а также институтами, идеально продуманными для противостояния любым неожиданностям, представляет собой образец для подражания, то уроки, преподанные Флоренцией, не принесут никому никакой пользы.

Как мы уже отмечали, в представлении гуманистов плохие образцы, как правило, оказывались не менее ценны, чем хорошие, поскольку помогали распознать дорогу, по которой не следует идти. Знание того, как действует тиран, в силу контраста учит тому, как должен вести себя настоящий правитель. Но тот же принцип применим в любой области. 17 мая 1521 года Макиавелли отправил Гвиччардини письмо, в котором мы найдем совершенно парадоксальные на первый взгляд строки: «По-моему, это и будет правильный путь в рай: изучить дорогу в ад, дабы избегать ее»[41]. Нечто подобное, очевидно, можно сказать и о Флоренции. По крайней мере, в истории Макиавелли его родина постоянно предстает как «антимодель», призванная стать своего рода доказательством от противного и напомнить современникам о том, что им необходимо выбрать новый курс и усвоить уроки Древнего Рима. Так исследование неудач, постигших Флоренцию, становится идеальным завершением интеллектуального пути Макиавелли, которое в очередной раз подтверждает правоту его прозрений и придает дополнительную силу выводам, сделанным им в предшествующих трудах.

Глава 5

Дальнейшая судьба

Макиавелли называли циником, однако ничто так сильно не побуждает к «цинизму», как история его репутации. Она лучше всякого исторического примера могла бы стать иллюстрацией того, насколько случайно и неоправданно зарабатывается влияние на умы. Его идеи фальсифицировались в преувеличенно романтическом ключе чуть ли не с момента его смерти. Ко лжи каждого столетия Макиавелли добавил свою лепту. И все же ни один великий человек не остался настолько непонятым. Его всегда помещают немного не туда. В политической теории его место ни с Аристотелем, ни с Данте; он пытался добиться чего-то другого. Нельзя соотносить его с Наполеоном и уж тем более с Ницше. Его высказывания вполне увязываются с любой современной теорией государства, однако не принадлежат они ни одной[42].

Т. С. Элиот. Никколо Макиавелли

Спорное наследие (1523–1539)

Ни один телесериал, посвященный итальянскому Возрождению, не упускает возможности упомянуть о бесчисленных коварствах Макиавелли. Прилагательное, образованное от его фамилии, обобщает все пороки, присущие политикам. В английском языке его имя ассоциируется не иначе как с дьяволом (Old Nick). Американский рэпер конца XX века Тупак Шакур, прочитав «Государя» в тюрьме, придумал себе новый псевдоним: Makaveli… Нет сомнений, что и сегодня образ Макиавелли в умах широкой публики по-прежнему не может избавиться от бремени «черной легенды», сопровождавшей его на протяжении пяти столетий.

«Проблема с Макиавелли в том, что его имя очень “отягощено”», – сказал однажды в интервью британский писатель индийского происхождения Салман Рушди, сделавший секретаря Второй канцелярии одним из главных героев своего романа «Флорентийская чародейка» (2008). Макиавелли фигурирует и в других исторических романах – например, в «Ромоле» Джорджа Элиота (1862–1863) и у Сомерсета Моэма в «Тогда и теперь» (1946). «Новый Макиавелли» – так в порыве вдохновения назвал свой роман, написанный в жанре политической сатиры, Герберт Уэллс. Впрочем, непредвзятому прочтению «Государя» и «Рассуждений» мешает не только это. Наибольшие препятствия возникают не только из-за явных подделок, но и из-за избитых клише. Эти искажения не столь заметны, но более сильны, и важно вспомнить, что на самом деле Макиавелли не «отделял политику от этики» и не провозглашал, что «цель оправдывает средства». Это лишь два банальных примера. В определенный момент подобные лозунги обрели широкую популярность, и понимание того, как, почему и на фоне каких политических и культурных баталий это произошло, остается лучшим способом избежать подобных обманчивых формулировок. Их изучение ценно не только с исторической точки зрения – это непременное условие для тех, кто намерен непредвзято прочесть труды флорентийского мыслителя. Ведь кто может отрицать, что эти апокрифические Макиавелли оставили след не менее глубокий, чем истинный?