Никколо Макиавелли. Стяжать власть, не стяжать славу - Габриэль Педулла
В произведении Макиавелли есть и теоретическая часть, и мы легко уловим ее внутренний импульс, если сравним «Историю Флоренции» с хрониками, написанными на местных наречиях, и историческими произведениями гуманистов. Чтобы не ограничиваться простым рассказом о событиях, автор открывает каждую книгу своеобразной преамбулой, привлекающей внимание читателей к главной теме, которая раскрывается в дальнейшем. Ни античные писатели, ни литераторы XIV–XV столетий не пользовались подобным приемом, явно призванным привлечь внимание к тем политическим урокам, которые следует извлечь из повествования. В восьми книгах восхваляются римские колонии (2.1) и проводится сравнение древнеримских волнений, обходившихся без кровопролития, с яростными флорентийскими мятежами и неутихающей феодальной враждой (3.1); здесь же Макиавелли высоко оценивает «обучение на опыте», принятое у римлян, и неявно одобряет его как альтернативу гуманистической политической педагогике. Далее автор рассуждает о том, почему государствам, лишенным прочных основ правления, необходимо полагаться на благоразумных граждан, способных восполнить этот изначальный недостаток (4.1), и рассматривает причинно-следственные связи, которые движут судьбой государств: «Добродетельность порождает мир, мир порождает бездеятельность, бездеятельность – беспорядок, а беспорядок – погибель и – соответственно – новый порядок порождается беспорядком, порядок рождает доблесть, а от нее проистекают слава и благоденствие»[40] (5.1). После он с горечью рассказывает о недостатках наемных войск (6.1), сопоставляет хорошие разногласия, при которых не возникает «партий и сект», и плохие, при которых они возникают (7.1), а в завершение оценивает пагубные последствия неудавшихся заговоров (8.1).
Условно «Историю Флоренции» можно разделить на три части. Первую книгу в каком-то смысле можно назвать вступительной: в ней кратко излагается история Италии от падения Римской империи до начала XV века, причем основное внимание уделяется ошибкам понтификов и их ответственности за нынешние политические слабости полуострова. (Интересно, что латинский перевод книги широко распространится в лютеранской Европе.) В книгах со второй по четвертую рассказывается о событиях, случившихся во Флоренции с 1215 по 1434 год, начиная с вражды семей Донати и Буондельмонти, которая, согласно гражданским хроникам, долгое время воспламеняла всю Флоренцию. Далее вторая книга повествует о раздорах между различными группами (гранды и народ, гвельфы и гибеллины, белые гвельфы и черные гвельфы), а ее кульминацией становится история герцога Афинского, французского аристократа, который в 1342 году сумел стать властелином Флоренции, но был изгнан менее чем через год, после того как против него поднялся весь город. В третьей книге, в продолжение темы, рассматриваются конфликты внутри флорентийской элиты, в 1378 году приведшие к восстанию чомпи – беднейших чесальщиков шерсти. Окончательное поражение чомпи в 1383 году подготовило благодатную почву для формирования олигархического правительства, власть которого продлилась несколько десятилетий. В четвертой книге рассматривается постепенное восхождение дома Медичи к власти и удачные обстоятельства, позволившие фракции Козимо повергнуть врагов. Книги с пятой по восьмую посвящены более поздним событиям, которым почти не уделяется внимания в трудах Бруни, Браччолини и Скалы. Здесь мы находим пространную критику режима Медичи – например, в проникновенной речи их противника Ринальдо Альбицци, который, находясь в изгнании, пытался убедить миланского герцога взяться за оружие и освободить Флоренцию от тирании Козимо (5.8). Вероятно, именно о таких отрывках упоминал Макиавелли, когда делился своими тревогами с Джаннотти.
Все характерные черты историографии Макиавелли – особое внимание к внутренним конфликтам, крайне важная роль речей, откровенное или неявное обращение к Риму как к эталону – сходятся в одном из самых известных фрагментов произведения. Это продолжительная речь, произнесенная одним из чомпи в 1378 году, накануне восстания. Оно было жестоким, но его подавили, а самых непримиримых чомпи в жестоких уличных боях разгромил союз олигархов и черни. Читателей и сегодня впечатляет радикализм этой пламенной речи, во многом вдохновленной произведением неаполитанского гуманиста Антонио де Феррариса, более известного как Галатео, – трактатом «О знати» (De nobilitate), где человек неясного происхождения высмеивает нравственные колебания толпы и обличает то беспощадное насилие, на котором держится власть самопровозглашенной знати. Анонимный оратор-чомпи – «человек из низов», как называет его Макиавелли, – утверждает, что добиться прощения за прошлую вину можно только в том случае, если натворить дел еще худших, и что простолюдинов от благородных отличает только одежда: «Если и мы, и они разденемся догола, то ничем не будем отличаться друг от друга, если вы оденетесь в их одежды, а они в ваши, то мы будем казаться благородными, а они простолюдинами». Он говорит и о том, что богатство, накопленное преуспевающими гражданами, есть плод грабежа, осуществленного ими самими или их предками, потому что «верным» и «добросердечным» всегда суждено уступать «ворам и обманщикам», которые, обогатившись, «все захваченное обманом или насилием начинают благородно именовать даром судьбы». И именно поэтому чомпи должны без колебаний наносить удары по своим врагам, потому что «победителей, какими бы способами они ни победили, никогда не судят… а там, где, как у нас, существует страх голода и тюрьмы, нет и не должно быть места страху перед адскими муками» (История Флоренции 3.13).
Перед нами образец замечательной прозы – но она тревожит и проверяет, владеют ли читатели искусством интерпретации. Макиавелли сразу же дает понять, что не одобряет подобных инициатив: «Речь эта еще больше разожгла сердца, уже пылавшие жаждой злодеяния», – и в то же время чуть выше он высоко оценивает усилия гонфалоньера Луиджи Гвиччардини, направленные на достижение компромисса с агитаторами. Поскольку провокационная позиция предводителя восставших во многом вторит идеям «Государя» и «Рассуждений», проникнутых разочарованным отношением к политике, некоторые исследователи полагали, что устами героя автор выразил свои скрытые идеи и чувства. Впрочем, такая трактовка маловероятна, поскольку Макиавелли неизменно порицал флорентийские раздоры, которые, в отличие от древнеримских, были неистовыми и жестокими. Другие склоняются к иному толкованию и полагают, что Макиавелли, приводя друг за другом речи гонфалоньера и чомпи, просто хотел показать, какие движущие силы направляли историю Флоренции XIV века и что стояло за ними, – однако при этом не занимал ничью сторону и рассуждал с более высокой, всеохватывающей точки зрения. Такая интерпретация предпочтительнее, поскольку она ближе к общему замыслу третьей книги и к тем принципам, на которых строилась историография эпохи Ренессанса. Однако это лишь часть объяснения. Макиавелли прямо характеризует самоубийственное восстание чомпи как тупик, однако проявляет немалый интерес к тому, с чем сталкиваются жертвы жесточайшей эксплуатации в ремесленных цехах Флоренции, и через их непримиримую враждебность к правящему классу показывает олигархическую природу флорентийской республиканской традиции в истинном свете. В этом он подражает древним историкам, которые, осуждая римский «империализм», часто вкладывали обвинения против своих угнетателей в уста представителей покоренных народов. Вспомним, в частности, речь Калгака, доблестного полководца бриттов, приведенную у Тацита в «Жизнеописании Юлия Агриколы» (Агрикола 30–32). Этот же литературный прием мы найдем и у других античных
