Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден
Диктатура без диктатора
Один из практиков чрезвычайной Республики
Примерно за год Республика реально превращается в диктатуру. В октябре 1793 года Собрание лишается более сотни депутатов, демократическим образом избранных за год до этого, а теперь ставших жертвами репрессий. Таким образом, оно лишь в малой степени представляет население. Отложено введение в действие принятой 24 июня Конституции. Права, добытые с 1789 года, как будто улетучились. Обычные законы больше не действуют: теперь депутаты голосуют за нарушающие их чрезвычайные законы в виде декретов. Три ветви власти более не разделены, а сосредоточены в Собрании. Для ускорения законодательной деятельности и исполнительных решений учреждено множество специальных комитетов, и создается впечатление, что теперь бюрократы преобладают над народными избранниками. Мало-помалу Комитет общественного спасения начинает возвышаться над остальными: с 4 декабря 1793 года все конституционные органы и чиновники подчинены этому «Великому Комитету», поле деятельности которого будет неуклонно расширяться. После принятия закона о подозрительных (17 сентября 1793) правительство объявляется «революционным до наступления мира» (10 октября). Тем самым создается чрезвычайная Республика, где тот, кто публично высказывает свое политическое несогласие, подвергается постоянному риску. Идеологами этого режима являются Робеспьер и Бийо-Варенн. В своем знаменитом «Докладе о принципах революционного правительства», произнесенном в Конвенте 5 нивоза II года (25 декабря 1793), Робеспьер оправдывает неприменение Конституции необходимостью защитить и укрепить Республику, атакуемую в своей колыбели внешними, а главное, внутренними врагами Революции.
Тем не менее не вся Франция проявляет покорность. Факты насилия в большей степени вызваны слабостью государства и ситуацией гражданской войны, чем последовательной политикой. У Комитета общественного спасения никогда не было абсолютной, не зависящей от законов и депутатского контроля власти: он ежемесячно возобновляет свою ответственность перед депутатами. Теоретики революционной власти, в том числе Робеспьер и Бийо-Варенн, никогда не планировали установления власти абсолютной.
Демократический переход, особенно стремительный и трудный в стране, только что переставшей быть абсолютной монархией, да еще осложненный контекстом двойной, внешней и гражданской, войны, – вот объяснение вопиющих противоречий проводимой на ощупь политики, лишь отчасти подчиненной Робеспьеру. «Революционная власть обязана оказывать добрым гражданам всю национальную поддержку; для врагов народа у нее припасена только смерть» (речь 5 нивоза II года – 25 декабря 1793): успех политики равенства, элементы которой Робеспьер предлагает в 1793–1794 годах, опирается на налогообложение, подавление и уничтожение тех, кто отказывается принять общественный договор. Эти речи Робеспьера, где противопоставляются друзья и враги, патриоты и контрреволюционеры, добродетельные люди и заговорщики, часто вызывают страх и жажду мести, подпитывают климат гражданской войны. Отказываясь осудить убийства сентября 1792 года, он, выступавший в 1791 году против смертной казни, высказывается за казнь Людовика XVI без суда, прежде чем санкционировать аресты иностранных банкиров, а потом поддерживать в парижских секциях ограничения демократии на местах. Зимой 1793 года, не принимая активного участия в дебатах о Вандее, Робеспьер также воздерживается и от осуждения чинимого там массового насилия.
Робеспьер не несет личной ответственности за зверства, совершаемые на местах. Но при этом он, как и многие другие, оправдывает громкие акты насилия, совершаемые якобы в ответ на атаки контрреволюционеров, вдохновляясь теорией «ответного террора», формулируемой начиная с 1790 года его другом Бийо-Варенном [4]. В марте–апреле 1794 года Робеспьер играет такую же центральную роль в устранении дантонистов и эбертистов, обвиненных в управлении угрожающими Республике фракциями. До июля он возглавляет бюро государственной полиции, надзирающей за чиновниками. В то же время он вместе с Кутоном лично вносит закон 22 прериаля (10 июня 1794), существенно усиливающий репрессии: определение «врагов родины» становится настолько широким, что допускает чуть ли не любые злоупотребления, права на защиту урезаются, а для подсудимых предусмотрено единственное наказание – смерть. За шесть недель обезглавливают около 1300 осужденных. Используемый врагами Робеспьера для его дискредитации, этот закон не является тем не менее детищем его одного: подготовленный коллективно в Комитете, он не вызывает никаких возражений в Собрании, когда вносится в него [5].
В легенде о диктатуре Робеспьера большую роль играет декрет 18 флореаля II года (7 мая 1794) об учреждении культа Верховного Существа. Он наносит удар не только по немногочисленным атеистам, но и, главное, по приверженцам секуляризации государства, проводимой с 1790 года. Страстность, с которой Робеспьер лично отстаивает место гражданской религии в политике и обществе, и его участие в праздничном шествии, устроенном месяц спустя, вызывают подозрение в продвижении теократии. Тот, кто называл себя «обычным человеком» революционного правительства («Я из народа, всегда был только таким, только таким и хочу быть»‚ – говорил он 18 декабря 1793 года), все сильнее выпячивает собственную персону, выставляя себя жертвой всех заговоров.
13 мессидора II года (1 июля 1794), атакуемый со всех сторон, он соглашается предстать мучеником: «Пусть мне позволят рассказать о себе. ‹…› В Лондоне меня хулят перед французской армией как диктатора; та же самая клевета повторялась в Париже. Так оправдывают тиранов, нападая на одинокого патриота, вооруженного только собственной отвагой и добродетелью…». Изнуренный непосильным трудом, Робеспьер, как до него Лустало и Марат, использует свою физическую и моральную разбитость как доказательство своей преданности общему благу. 8 термидора (26 июля 1794) Робеспьер понимает, что сопротивляться уже поздно. У него остается единственный выход – красивая смерть. «Кто я такой, тот, кого обвиняют? Раб свободы, живой мученик Республики, жертва и враг преступления»: вопреки собственным убеждениям он подает себя как мученика-одиночку, чистейшего среди чистейших, в итоге парадоксальным образом подтверждая слова тех, кто называет его мегаломаном.
Далеко не будучи диктатором-одиночкой, Робеспьер участвовал наряду с другими в деятельности революционного правительства, которое спустя месяцы персонифицировал в коллективном воображении. Но Робеспьер был не только членом правительства, но и одним из главных теоретиков диктатуры Общественного Спасения.
Диктатура Общественного Спасения по Робеспьеру
«Слово “диктатура” оказывает магическое действие: оно иссушает свободу, обесценивает власть, разрушает Республику, разъедает все революционные институты, изображаемые делом одного человека; оно позорит правосудие, тоже изображаемое делом одного человека. ‹…› Как ужасно используют одно слово из римского права враги Республики!» (речь 8 термидора II года – 26 июля 1794). Доверенную впервые диктатору Ларцию в 501 году до н. э., спасительную для Республики в период серьезного кризиса диктатуру призывал еще с 1790 года Марат:
«Когда разложение проникло во все отделы администрации, единственным способом вернуть порядок остается назначение на короткое время верховного диктатора, вооружение его силой общества и передача ему права карать виновных…» [6]
Для Робеспьера этот час пробил в сентябре 1793 года. Юную Республику, атакуемую со всех сторон, приходится защищать чрезвычайными способами. В переходный период конституционное правительство отходит в сторону, и власть сосредотачивается в руках Национального конвента, наделенного особыми полномочиями, освобожденными от законных ограничений. Разделение властей отменяется, но «абсолютной властью» не обладает ни один орган: закон выражает общую волю и диктует действия народных избранников, единственных временных обладателей власти [7]. Уверенный, что образование Республики неминуемо проходит через этап отмены свобод, Робеспьер тем не менее не перестанет бороться с теми слева от него, кто зимой 1793 года требует введения постоянной диктатуры. 1 августа он уже выступил против Дантона, предлагавшего преобразовать Комитет общественного спасения во временное правительство. По закону 14 фримера II года (4 декабря 1793) Собрание становится «единственным центром правительственных действий». Для Робеспьера этот центр должен оставаться революционным, то есть переходным, и преследовать цели Общественного Спасения, то есть не действовать в личных целях своего руководства, а служить общей пользе. Отвергая личную диктатуру трибуна, предлагавшуюся одно время Маратом, Робеспьер осуждает также и диктатуру самого народа: «Демократия – это не государство, где народ, постоянно собираясь вместе, сам решает все общественные дела…» [8] Для Робеспьера закон – не что иное, как прямое выражение народной воли. Теневая власть и промежуточные институты воспринимаются больше как преграды для осуществления общей воли, чем как гарантии от злоупотреблений и разложения. Место воображаемого слияния народа и его законодателей, Национальный конвент видится ему местом сбора и борьбы с фракциями (речь в Якобинском клубе 19 нивоза II года – 8 января 1794) [9].
Как обосновывает Робеспьер создание такого революционного правительства?
