Светоч дружбы. Восточный альманах. Выпуск четырнадцатый - Михаил Иванович Басманов
А Шрикант Варма утверждает, что «Кошала — республика, которую я придумал», и «не может быть счастлив народ в выдуманной республике»…
…Литературная критика заговорила о Шриканте Варме в начале шестидесятых, когда его стали именовать одним из лидеров «новой поэзии».
«Новая поэзия», под знамена которой собрались поэты достаточно разные, объявила войну всему, что не является беспощадной правдой, а своим героем сделала заурядного человека, «неповторимого в своей обыкновенности». «Новые поэты» отвергали буколику лирико-романтического течения «чхаявада», отвергали они и других своих предтеч.
Прогрессивная поэзия казалась им неумеренно декларативной, а экспериментализм они — не без оснований — считали трусливым уходом в себя.
Причастность к жизни была для «новых поэтов» аксиомой, существование поэзии вне политики — нонсенсом, но и политика, и социальная активность, и мораль должны были быть сугубо личными, личностными, непосредственными.
Сегодня, рассматривая «новую поэзию» в ретроспективе, можно сделать вывод о том, что ее самой существенной заслугой было решительное расширение и осовременение поэтической лексики и тематики.
И наиболее значительная роль принадлежит тут Шриканту Варме.
Начинал он с журналистики — и так и не расстался с ней, ни когда стал признанным поэтом, ни когда ушел в политику и был избран в парламент, ни теперь, когда занял пост генерального секретаря партии ИНК(И).
Журналистика привела его в соприкосновение с реальным трагизмом жизни миллионов, приучила его вслушиваться в пульс мира и связывать его биение с тем, что он каждый день видит вокруг себя.
Но способом осмысления и познания мира для Шриканта Вармы с самого начала была и остается сейчас поэзия. А главным противником — поэтический язык.
«Мне вдруг стало недоставать слов, — писал Шрикант Варма, — я потерял интерес к собственным прежним стихам. Они казались мне бессмыслицей по сравнению с тем, что я хотел и не смог сказать. Я начал сражаться с языком…»
А сражаясь, он упрощал язык, безжалостно отбрасывал яркие и неожиданные метафоры, которыми упивался во времена «новой поэзии», сближал его с разговорным, все время боясь переступить грань, за которой поэзия исчезает.
В этом отношении «Магадха» — победа поэта, предел емкости и сжатости его поэтического языка: простые слова, никаких метафор, одна мелодика разговорной речи.
Если вдуматься, то метафоры есть — сами стихи являются неявной метафорой Истории и явной полемикой с бездумным поклонением ей.
В Индии отношение к прошлому — политическая позиция.
Безудержное восхваление прошлого, попытки доказать превосходство индусской мысли надо всем, что создало человечество, и утвердить за Индией некую особую провиденциальную роль в судьбах мира — это сегодня стало идейной платформой правых сил откровенно шовинистического толка, которые сделались угрозой для единства и прогресса страны.
Вот против этого и выступает Шрикант Варма.
Для Шриканта Вармы прошлое его страны — часть генетического кода Индии, а значит, и его собственной наследственности. Кто может отбросить свою наследственность? Да и зачем? Шрикант Варма гордится величием и мощью индийской духовной традиции, он видит в ней основу единства своей многоязыкой, многоликой, ошеломляюще многообразной родины. Он же пишет:
…нам всем
необходимо в Каннаудж!
В Каннаудж, которым в VII веке правил Харша — поэт, драматург и покровитель искусств, превративший свою столицу в прославленный культурный центр.
А вот идти вспять и путешествовать «только до Чампы» Шрикант Варма отказывается наотрез.
И отказывается верить, что был когда-то в Индии «золотой век» всеобщего благоденствия и мира, будто существовали в истории идеальные социальные системы, — «в пороках, пьянстве и лени погрязли правители Магадхи, Аванти и Кошалы».
Но политическую полемику ведет Шрикант Варма на поэтическом уровне, поэтому ее границы расширяются и захватывают и другое.
Через все стихи настойчиво — как остинатный бас — проходит тема движения, движения в поиске, потому что
…дороги
приводят вовсе не туда,
куда мы прийти
стремимся.
Ищущая мысль приводит в движение даже сами реалии прошлого, смещает, сталкивает, смешивает их, стремясь извлечь из истории — осуществившейся вероятности — то, что важно для реализации настоящего.
Сутрадхар вызывает на сцену мудрецов, правителей и воителей, носителей легендарных имен: Вишвамитра и Васиштха, Чандрагупта и Аджаташатру. Но они не выходят к читателям — как могут они выйти, если они всего лишь символы былой славы и живы только в памяти Индии? Зато сцену заполняют обыкновенные люди с обыкновенными и вечными делами и вопросами — люди, которые живут, не задумываясь над тем, что созидают историю, как в далекие времена, так и сегодня.
Связывая общее с особенным, Шрикант Варма делает почти видимой связь времен в движении. Напоминая ничем не замечательному человеку о его роли в истории, Шрикант Варма требует от него ответственного к ней отношения.
Ответов на поставленные вопросы Шрикант Варма не предлагает — он всегда утверждал, что дело поэзии — спросить. Ответы призваны найти миллионы людей, чьих жизней касаются вопросы поэзии, а поэт видит смысл своих стихов в том, чтобы привести в движение мысль читателя.
Шрикант Варма
СТИХИ
МОЛИТВА ПЕРЕД НАЧАЛОМ
Гунгахак! Гунсагар! Гуннидхан!
Вот опять сквозь толщу прошлых лет
я прошел и у порога вашего стою.
Приносящие жертву, внемлите мне:
я хочу вам поведать о городах
и о людях,
которые в них живут,
между жизнью и смертью
считая дни.
Кто я?
Может, Ветала — бессонный дух,
в страшный час
вселяющийся в мертвецов?
Строки,
те, что раньше я написал,
затянули мне горло
шершавой петлей!
Гунгахак! Гунсагар! Гуннидхан!
Вашей милостью
память во мне живет.
Оказать еще одну милость прошу:
если я не сумею
вам голос дать,
дайте голос мне,
дайте голос
мне!
МАГАДХА
Эй, всадник,
как мне найти Магадху?
Я только что
из Магадхи вернулся,
и вот мне снова
нужно в Магадху.
Куда мне свернуть —
на юг, на север,
на запад,
а может быть, на восток?
Магадха то появляется,
то
вновь исчезает.
Я только вчера
покинул Магадху,
только вчера
ее жители мне говорили,
что я
зря оставляю Магадху.
И я им поклялся в том,
