Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова

Я узнавала о «секрете» её двоек, тяжести первых лет городской жизни, когда, чтобы не умереть с голоду, ходила она по домам частного сектора и выпрашивала хоть какую-нибудь работу. Мечтала о городской жизни и самостоятельности – быть обузой родителям не хотелось.

Для меня стало приятной неожиданностью, что, не сговариваясь, мы обе по-детски одинаково бунтовали против комендатуры – писали Маленкову. И, когда комендант настоятельно требовал назвать сообщников, недоумевали: их просто не могло быть – факт письма был тайной даже для родственников!

В день выписки хирург завёл меня в ординаторскую. Я чувствовала, что он что-то недоговаривает.

– Не скрывайте, я сильный человек. Буду знать, что меня ожидает, справлюсь. Если не скажете, будет хуже – сопротивляться перестану.

И он открылся, что операция прошла совсем не так, как проходили другие: думал удалять одно – пришлось вырезать другое. Боялся, что голосовые связки повредил. Не будучи ещё уверенным, предчувствовал, что удаляет рак. Анализы подтвердили подозрения. Не зря, выходит, я боялась – клиническую смерть пережила. Надеется, что выкарабкаюсь, – сделал всё на совесть. Нужно беречься – избегать прямых солнечных лучей, не перегреваться, исключать всякое электролечение.

Из больницы увозил меня Володя. Я сидела в машине и, как из другого мира, безвольно следила за снующими по улице людьми. «Не понимают, что счастливы здоровьем, и тем, что просто живут», – с завистью думалось мне.

На «бизнесе» с мороженым был поставлен крест.

Инцидент в саду

Первые дни после операции жила я, как обречённая. Но, к счастью, быстро поняла, что надо взять себя в руки. Купила шляпу с большими полями, и с нею не расставалась – шляпы после операции навсегда стали атрибутами моего гардероба. По истечении десяти лет с уверенностью могу теперь заявить, что, если больной подвластен собственному самовнушению, выздоровление наступит. В мае, закрываясь тщательно от солнца, я была уже в состоянии потихоньку работать в саду.

Взращивала я сад в расчёте на молодую семью, но Сергей считал его моим и работал в нём неохотно. В конце недели, когда город отправлялся в сады, у него всегда отыскивалась причина, чтобы уклониться. Посевные сроки в Сибири коротки, и мы с маленькой Катенькой уезжали одни. Я помогала, но основная нагрузка ложилась на Алю.

Боясь, что не проживём без сада, который давал и витамины, и запасы овощей на год, убеждала дочь землю не бросать. И психологически, и материально это был тяжёлый период: «бизнес» утратился, а помогать приходилось и Алиной семье. Моей зарплаты и пенсии, что выдавали

нерегулярно, хватало с трудом. Сложившаяся ситуация подпитывала намечавшийся между молодыми разлад. Но, надеясь на лучшее, я, как всегда, мужалась и из жизненной борозды не выбивалась. Выбило из этой колеи, спровоцировав тяжелейший стресс, совсем другое.

Однажды мягким летним днём мы приехали в сад, и я порадовалась, как хорошо всё растёт: морковь зеленела, как нарисованная, картофель и помидоры набирали цвет, через неделю можно было рвать огурцы, капуста наливалась, кабачки тоже, а уж укропа и всяких трав было предостаточно. Аля с маленькой Катей прошли к избушке, а я – к фасоли и гороху, что росли на границе с огородом сварливой соседки.

Сочные стручки висели крупными гирляндами. Нагнулась, чтобы малышку позабавить, горох для неё сорвать, и – что за чёрт? Листья фасоли, ещё ядрёные, кое-где поникли. Пригляделась. Нет, не ошиблась: намечались признаки увядания. Достала из сумочки очки, чтобы рассмотреть. Глянула – и мне стало дурно: по всей длине границы проделана чистая дорожка шириной в пятьдесят метров. Всё, что здесь росло, выдернуто и брошено на то, что росло подальше.

На какое-то время кровь отхлынула, и, боясь упасть, я опустилась на пырей огорода соседки – ограды на меже у нас не было. Придя в себя, ещё раз пригляделась. Ошибки не было – урожай варварски был наполовину уничтожен. Я громко запричитала.

– Что случилось? – выскочила из избушки переодевавшаяся Аля.

– Посмотри, что она наделала! Ты только посмотри!

– Кто?

– Соседка, кто же ещё!

Торопливо подошла Аля.

– Это недавно сделано, – оглядывалась она изумлённо, – но, как говорят, не пойман – не вор. Я говорила: не высаживай близко – не послушалась.

– Такое прощать нельзя. Вот уж кто фашистка, так фашистка! Пригласи… соседей… в свидетели, – надрывно прошептала я.

Люди сходились и возмущались:

– Да-а, серця у их ужо точно нету. Да разй можно урожай уничтожать? Видя ж, с каким трудом всё дёлатся! Без воды… без свету… с малым дитём…

– Креста на их нету!

– Пиши у суд, усе подпишимси.

Сторож сообщил, что муж хозяйки ночевал один. Что-то рано утром протяпал и недавно уехал на электричке.

Я написала исковое заявление, свидетели активно подписались, и мы уехали – работать была не в состоянии. Немного погодя Сергей поставил туалет – сосед сломал и его. Людские страсти кипели, а мы от бессилия и беспомощности вынужденно молчали, демонстративно не замечая соседей.

В день суда они пришли с адвокатом, я – со свидетелями. Увидев целую толпу, соседка заявила, что они подкуплены, что я хамским образом захватила чужой участок, что своими насаждениями затеняю её посадки и она, чтобы «защититься от вероломных нападок этой бессовестной интриганки, вынуждена была подать исковое заявление». Судья с медью в голосе недовольно поглядывала на «интриганку». Хотелось повторить поступок Дубровского А. Г. на суде, только не чернильницу швырнуть – её не было, – а небольшую статуэтку со стола. Но я помнила наставления Изольды, которая накануне вечером долго убеждала «ни в коем разе не повышать голоса», и сдерживалась, как могла.

– Это неправда, посадки наши ничего не затеняют, – сказала я, – а исковое заявление было написано в день, как были уничтожены бобовые.

Судья глянула в бумаги – из двух исковых заявлений моё было подано на целый месяц раньше. Медь её голоса обратилась теперь в адрес моих «врагов». Видя такой поворот, моя обвиняемая вытащила из сумочки цветные фотографии – «свой козырь», как она выразилась, которые «подтверждали, что фасоль и горох были посажены на меже». Выложила их на стол судьи и победоносно села.

Председатель садоводства разъяснил суду, что участки нарезались без учёта «межи» и охарактеризовал соседку, как скандальную женщину: «Если межу не засаживать, каждый владелец теряет минимум две сотки, её засаживают все без исключения».

Наглое поведение соседки выводило из себя свидетелей: у кого-то поднималось давление, кто-то сожалел, что «ввязался в эту свару», а кто-то – что «потерял драгоценное время». Первое судебное заседание закончилось ничем – на второе свидетели не