Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова
После «дружеского» жеста с моей стороны соседку словно подменили: она начала здороваться, разговаривать и даже попросила прощение. Не понимала, почему не прибегла я к помощи юриста высокого класса, Изольды, и сама себя ругала: «Шлея под хвост попала».
Да уж… Доказывать правоту глупо и – в пустоту. Уступить – себя пощадить.
Несчастье с Юрой
Юра с Ларисой ждали ребёнка. 16 августа 1994 года у них родилась девочка, которую назвали Ольгой. Жили они в посёлке, где я всё ещё продолжала работать, – два дня в неделю. В конце рабочего дня удавалось проведывать их не всегда. В холодный апрельский день 1995 года, незадолго до Пасхи, я решила зайти – на внучку посмотреть и узнать, что нового. В небольшой однокомнатной квартире хозяйственная Лариса умела создать уют, обстоятельный Юра ей помогал – это грело.
Он открыл дверь, и меня пронзила волна тревоги: вся левая часть (рука от кисти до шеи) замотана в гипс. Смертельно бледный, он встречал меня слабой, растерянной улыбкой. Тело моё раскисло, сердце заныло, и я слабо выдохнула:
– Что с тобой, сынок?
– Чаще надо бывать, – слабо упрекнула Лариса, выйдя из комнаты. – Сына чуть не убили, а ты ничего не знаешь.
– Да что случилось? – в изнеможении опустилась я на стул, и Лариса начала рассказывать.
Обычно Юра возвращался с работы не раньше одиннадцати. Она его ждала, но смутная тревога в этот раз не отпускала. Ей не спалось. Двенадцать… час… два… Юра не появлялся. С нервами навыпуск металась она по комнате, решив, что сегодня не смолчит и устроит ему такую взбучку, что мало не покажется. В пять утра раздался слабый стук в дверь. Выпустить пар ей не удалось: увидела восковое лицо замотанного в гипс мужа, ничего не спросила и тут же камнем рухнула на пол. Помощь нужна была ей, помощь нужна была и ему. Он с трудом держался сам, но вынужден был приводить в чувство её.
В полупустом трамвае с несколькими пьяными молодчиками ехал он домой. Те приставали к девушке. Кроме него, защитить её было некому. Огрызнувшись, дебоширы отстали от жертвы, но начали изрыгать такой художественный мат, что Юра вновь не смолчал. На конечной остановке вышел – молодчики за ним, а идти через безлюдный неосвещённый пустырь. И они на нём отыгрались. Били насмерть. Отошли, когда он уже не двигался. Очнувшись от нестерпимой боли, с трудом поднялся. Рука висела плетью. Кое-как добрался до «скорой» – оттуда его увезли в травмпункт. Была сломана рука, но более всего врачей тревожил плечевой сустав – место, в котором правильное сращивание затруднено.
– А как же, сынок, профессия? Ты играть потом сможешь?
– Будем надеяться на лучшее.
– Ну да. Слава Богу – живой остался.
– Вот именно.
Я видела, что они не в состоянии выйти с маленькой Оленькой на прогулку, – попросила Ларису собрать её. Сидела на скамейке во дворе, малышка на руках мирно посапывала, а я всё думала. «У родителей жизнь была, что простокваша, и моя не лучше. Неужели и у детей то же будет? Да сколько же можно? Когда же наступят они, эти лучшие времена? Надо Юру из этого района вытаскивать, подыскать обмен для Алиной квартиры. Будь сильной!» – приказала я себе, наметив программу, и незаметно смахнула слёзу: душа надрывалась от собственной слабости. С мыслями, что пора возобновить репетиторство, внесла внучку в дом.
Молодой организм Юры медленно побеждал травму – в следующий раз, когда я к ним зашла, его розовое лицо порадовало. Два месяца он ничего не играл, затем потихоньку начал музицировать – разрабатывать руку. Плечевой сустав срастался, к счастью, без патологии.
С этого времени неравнодушный по натуре Юра сдерживал себя и ни в какие скандальные истории не ввязывался. Становясь их невольным свидетелем, он лишь бессильно багровел.
Облигация реализовалась
Удачи и неудачи, как любовь и ненависть, всегда ходят рядом. Не избалованная фортуной, я испытала что-то наподобие выигрыша по лотерейному билету, когда узнала, что к началу 1996 года должны сдать дом по облигациям жилищного займа – надежда была такой эфемерной!
Вечером я радостно кричала в трубку Изе, что «облигация – не миф, строится десятиэтажный дом, и – совсем недалеко от нас. На собрании записывали желаемый этаж, я выбрала второй».
В 1992 году в стране начиналась массовая приватизация жилья. Все, у кого были приличные квартиры, повалили в районные администрации. Исключением я не была. К августу, времени рождения Катеньки, моя двухкомнатная была уже приватизирована.
То же оставалось сделать с Алиной квартирой в районе, где она всё ещё была прописана. Убедила её съездить и заняться приватизацией. Эту квартиру бы да в город – в три-четыре раза была бы дороже! Но Аля радовалась и этой собственности – можно было уехать в деревню.
В ожидании строящегося дома молодая семья жила со мной, но её жизнь не ладилась. Причину размолвок Сергей видел во мне и внушал Але, что останется с нею, если она согласится снять жильё, – при этом часть аренды должна была оплачивать я. Словно злая мачеха, я отказалась: «Хотите жить самостоятельно – живите».
Зарплату получал он нерегулярно, на жизнь не хватало, и Але пришлось искать работу. Начиналась безработица, я упросила Володю взять её к себе. Коммунист-руководитель до перестройки, он и сейчас не утратил своего командного положения – со времён приватизации стал Генеральным Директором организации с мудрёным названием ОАО «УПТК БЖС».
И я, и сватья работали – сидеть с Катенькой было некому. Девочку предстояло определить в детский садик, но акционерное общество Володи детских садов не имело, фирма Сергея – тоже. Пришлось подключаться мне – идти в райОНО и просить для внучки место в детском саду.
Без шумливой непосредственности и звонкого голоса малышки я тосковала. Однажды встретила Алю вместе с Катенькой и удивилась: взгляд сосредоточен, даже морщинки на лобике вырисовались.
– Катенька, ты что невесёлая? – потянулась я к ней, но она спряталась за спину матери.
– Ты папу не любишь.
«Господи, кто внушил малявке эту чудовищную мысль? Кто не пощадил её психику?» – ужаснулась я. С укором взглянув на дочь, присела перед малышкою на корточки.
– Тебя, конечно, люблю я больше, но и папу тоже.
– Неправда.
