Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова

– Да ты что, Катюша! Если вы все ко мне вернётесь, я только рада буду!

Катя вопросительно взглянула на Алю.

– Мы торопимся, – сказала она, уводя её. С ноющей болью я окаменело смотрела им вслед.

В канун Нового 1996 года владельцы облигаций жилищного займа получали ключи от новых квартир. Думала обрадовать молодых, которые полгода арендовывали комнату без всяких удобств, платя половину нищенской зарплаты, но – «не тут-то было»: Сергей заявил, что «в квартиру тёщи не въедет».

Квартирные дела

Чтобы прописаться в новой квартире, Але надо было выписаться в селе. С середины января 1996 года она въезжала в центр города, в дом с электропечью, горячей водой, телефоном. Нормальный человеческий быт привлекал, и Сергей забыл про угрозу – перебрался в семью.

Я не раз уже пожалела, что в расчёте на них взяла когда-то землю. Сад теперь был, как мусорное ведро, – и нести тяжело, и бросить жалко. Пережитое в нём держало, и я решила: «Пока жива буду, не брошу, а там, как получится». «Замуровывалась» и, похожая на бабу Ягу (в перчатках, трико и блузках с длинными рукавами, в старой шляпе, поля которой притягивала светлая косынка, открывая лишь кусочек лица), я весь световой день работала на солнце. По выходным приезжали, как правило, Аля с Катей – помогали.

Ягодные: смородина, малина, крыжовник, виктория, черноплодная рябина, вишня, виноград, – плодоносили уже, в избытке ели даже сладкие ранетки. Оставалось дожидаться урожая культурных сортов яблок и груш. Зимой – репетиторство и работа в школе, с весны до осени – сад. Так жизнь и чередовалась.

Квартирный вопрос Али был решён – все силы и время уходило теперь на поиски квартиры для Юры: в однокомнатной им было уже тесно. Мы усиленно подыскивали вариант обмена, подключая и квартиру в селе, но наступившее садовое время вызвало затишье, и обмен возобновился лишь с наступлением холодов.

В один из рабочих понедельников зашла я к Юре, и Лариса рассказала, что приезжали две женщины – бабуля с племянницей. Бабуле квартира понравилась, чувствовалось, что цену за доплату – 20000 рублей – она согласна снизить, но «племянница» оставалась несгибаемой и постоянно одёргивала её.

– Кажется мне, что никакая она не племянница, – усомнилась Лариса.

– А кто тогда?

– Да посредница! Бабуля нечаянно что-то не то сказала, так она так прикрикнула, что бедняжка вся сжалась.

– В каком районе квартира?

– Нам всё подходит: двухкомнатная, близко от моих родителей и бабы Эллы с тётей Изой, только этаж нежелательный – первый. В двадцатом доме по улице Чудненко.

Ничего не сказав детям, чтоб не подняли на смех, отправилась я в воскресный день на поиски абстрактной бабули. В моё окно на пятом этаже смотрело ясное декабрьское утро. Из подъездов выныривали с лыжами, санками, а кто и с коньками. Снег неглубокий, но морозно – все одеты тепло. Мысленно одобрив любителей активного отдыха, потеплее оделась и я. Зимний день короток – надо было спешить.

А дальше, как в песне: «Вот эта улица, вот этот дом», но без фамилий-имён. Начала названивать во все квартиры на первых этажах. Извинялась и говорила, что ищу стариков, которые хотели бы поменять квартиру. Таковых не было. В двух не открыли – либо боялись, либо никого не было дома. Походила по улице и вернулась – уже темнело. В одной недавно вернулись с лыжной базы. Папа с мамой на мой вопрос ответить не могли, а вот сынишка порадовал – слышал разговор соседей, которые хотят меняться.

– А соседи кто – старики? – загорелась я.

– Да, бабушка с дедушкой.

Я попрощалась и вышла – настроение, как пышная сдоба!

В предчувствии удачи ждала недолго. Узнав, в чём дело, бабуля призналась, что «деваха та пройдоха и никака не племяшка». Сумма доплаты в io ооо рублей их устраивала. Документы оформляли мы недолго. Так Юрина семья в ноябре 1996 года переехала в двухкомнатную квартиру недалеко от центра города.

Оставалась Алина в районе. До лета, «дачного сезона», надо было успеть и её поменять. Я опять на случай доплаты собирала деньги – детям взять было неоткуда.

Рассказ Кати

Как-то к вечеру надумала я пойти в гости к дочери – давно не видела Катеньку. Она болела, и Сергей сидел с нею – Але больничный не полагался. За кухонным столом малышка ковырялась в блюдце с рисом.

– Почему бутербродик не сделаешь? Она хлеб с маслом любила.

– Откуда ему, маслу, взяться?..

– Что значит – «откуда»? Купить надо.

– На что? – резануло слух.

– У вас что – масло ребёночку не на что купить?

– Выходит, что так…

– Возьми десять рублей, – вынула я из сумки уцелевшую бумажку, – тут и на масло хватит, и на что-нибудь ещё.

Заглянула в холодильник – пусто. Холодная волна подкатила к сердцу, и я обессилела – от жалости к судьбе дочери. Теперь становилась понятной причина желтоватого лица Кати. Но она, как птенчик, щебетать не переставала.

А мысли одолевали… терзали… не соглашались: «И Юре тяжело, но в его семье нет безысходности и нищеты. Моя доля, что простокваша, кислой была, неужели и у Али такой будет? Я хоть пожила, а она к двадцати четырём настрадаться уже успела».

Мысли прервал пришедший из магазина Сергей. Я сделала Кате бутерброд, и она с видимым аппетитом его съела. Мы сидели с нею на кухне – Сергей собирался. Потянуло духами, и я поинтересовалась:

– Ты куда?

– На работу вызывают.

– Вечером – и на работу? А деньги на билет?

– Я без билета езжу.

– Подожди хотя бы Алю. Уйду – с кем останется Катя? – попыталась я остановить его.

– Одна побудет.

– Трёхлетнего ребёнка оставить одного?

– Ничего с нею не случится, – открывал он входную дверь.

С камнем на сердце я вышла с Катенькой в зал и села на диван; попыталась развлечь – она оставалась безучастной. А потом положила мне ручки на плечи, приблизила личико, – глаза в глаза и, как заговорщица, прошептала:

– Знаешь, бабушка, мне маму жалко.

– Маму – почему?

– Ты только никому не рассказывай.

Я обещала.

– Папа маму убивал…

– Как – убивал?! – словно током пронзённая, подскочила я.

И она на мне стала показывать – схватила за волосы и затылком начала колотить о спинку дивана. Я отняла её ручки и представила боль Али от ударов об стену, пока она, потеряв сознание, не обвисла.

– Я так кричала! Так кричала! – малышка была под впечатлением. – А когда мама умерла, папа обнял её и начал