Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова
Не проявив интереса к моему успеху, завуч сокрушалась, что не понимает Венцеву – всем, мол, «устраивает разнос, чтобы доказать, что сравниться с нею никто не может, а тут…»
В мае 1994 члены районной аттестационной комиссии собирались в той же аудитории. Меня должна была представить завуч, но её опять не было. В бумаги смотрели далеко не все, и решение комиссии было опять нежелательным – вернули лишь вторую категорию. Мрачная, я шла на автобусную остановку.
– Ну, как? – словно из-под земли выросла Венцева. – Поздравить вас?
– С чем? Высшую не дали – вернули лишь то, что отобрали.
– Как? – вскинулась она. – Я же все документы подготовила – они что делают? Не расстраивайтесь – добьёмся пересмотра.
– Да ничего вы не добьётесь – слово «судьба» не выкинешь из словаря!
– Посмотрим.
Добро и Зло… Бывают ситуации, когда человек бессилен что-либо сделать. Свидетельств тому было на моей памяти более чем достаточно: эпоха раскулачивания, поиск «врагов народа», война. Судьба улыбнулась мне хотя бы тем, что пересеклась с человеком, который понял, что уверенность в высшей категории – не амбиция, а знания и опыт.
Своё слово Венцева сдержала – добилась пересмотра решения, и из тринадцатого разряда я прыгнула сразу в четырнадцатый!
– Вы теперь будете получать больше нас, – заметила моя завуч.
– Вам обидно?
– Это несправедливо, – осталась она при своём мнении.
Директриса встретила меня добрейшей улыбкой:
– Ну и защитница у вас! Чем вы так завоевали её, околдовали? Вы бы только слышали – усыпила всех! Песней рассыпалась! Не утаила, как против вас была запрограммирована; как хотела проверить эрудицию; как слушала урок, каких ещё не слышала; как, убеждая делом, вы сумели настроить её в свою пользу. Не постеснялась признаться, что ваш уровень знаний намного выше её. Где бы себе такого защитника найти?
Значит, Бог, как и когда-то с квартирой, был на моей стороне. Последние десять пенсионных лет моя скромная зарплата учительницы оплачивалась по высшей шкале – назло хитросплетениям и ухищрениям недругов.
Сохрани, Господи, душу той мужественной женщины!
Проблемы Алиной семьи
Не разбиравшийся в экономике и живший на небольшую, но стабильную зарплату-пенсию, простой народ был в массе своей законопослушным, много и честно трудился – теперь он стонал и не узнавал страну, которую любил, искренне считал великой и могучей. Многие не понимали, ради чего прожили жизнь. Рушились идеалы. Неизвестно, что страшнее, – война, когда знают, кого и что защищать, или потеря веры в человеческие ценности, когда действует закон джунглей и проникаются идеями вседозволенности.
В Монгохто Хабаровского края Але жилось трудно – зарплату не выдавали, воду носили в вёдрах, стирали на руках, отапливались обогревателями, продуктами воинская часть отоваривала нерегулярно, часто не бывало даже хлеба – о витаминах ли речь? А была она беременна.
В свободное от работы, сада и «бизнеса» время я плакала от беспомощности. Ни разу не бывавшая в церкви, решила обратиться к Богу. Впервые в храме, я искренне молилась, вспоминая детский «грех», когда хотелось проверить слова учителя. Думалось о безликом отце и вспоминалась тёплая плоть его рук, плакалось: «Если слышишь, папочка, помоги! Помоги своей внучке!» Слушая проповедь, отвлекалась – благодарила Господа, что он надоумил меня на маленький «бизнес», просила не оставлять своей милостью и, когда надо было, крестилась, не глядя на окружающих.
«Вы неправильно креститесь!» – и ладонь стоявшей сзади женщины легла мне на плечо. Я вздрогнула и оцепенела: «Неужели даже это забылось?» Понаблюдала… Люди крестились справа налево. Подняла руку, чтобы повторить их движения и – запуталась. «Значит, бабушка Лиза учила по-другому», – и продолжила по-своему. «Женщина, надо справа налево!» – раздалось у самого уха. В глазах, скошенных в сторону голоса, было, видимо, что-то, что заставило её отказаться от дальнейших замечаний. Но – по этой причине я в храм больше не пошла. При желании – и, как могла, – молилась дома.
Было ясно, что из тех суровых краёв Алю надо «вызволять». Я понимала, что районный центр, где жила она до замужества, тоже не панацея – в городе всегда больше возможностей и работу найти, и бизнес сделать, и детей выучить. Истина, что «молодым надо жить самостоятельно», была уже мною проверена. Свою двухкомнатную я планировала со временем отдать Але, а её квартиру в районе намеревалась обменять с доплатой для себя – не срабатывали пока объявления в газете.
С городских окраин ближе к центру предстояло перетащить и Юру с Ларисой. Обе квартиры: и Юрину в загородном посёлке, и Алину в районе – обменять можно было только с доплатой. Её у детей не было, их зарплаты хватало едва на еду. Оставался мой шальной «бизнес», который часто прерывался из-за работ в саду.
Аля писала, что рожать собирается в Барнауле – в их краях даже гинеколога не было. Предстояли расходы, и я торопилась расплатиться с долгами.
Летом 1992 года она приехала на шестом месяце беременности – без мужа: на два билета денег не хватило. Беременность шла ей – лицо чистое и белое, во всей фигуре спокойное благородство. Как-то в гости приехал мой старший брат Володя. Он упросил её помузицировать. В декольтированном красном платье прямого покроя с полудлинными рукавами сидела она у пианино. Глядя на неё, мы залюбовались. «Беременность её красит», – шепнул Володя.
Незадолго до родов врачи убедили её лечь в роддом, хотя, казалось, и жила она без стрессов, и в витаминах недостатка не знала, и прогулки, и солнце были на пользу. Хлопот прибавлялось.
27 августа 1992 года у неё родилась девочка, которую я предложила назвать Катей – в честь бабушки Екатерины Шнайдер.
В вестибюле больницы встречала я Алю месте с Володей. Медсестра подала ему ребёнка – видимо, приняла за мужа. На лице молодой мамаши печаль, а из огромных глаз того и гляди брызнут слёзы: не от дяди – от мужа цветов хотелось. Володя занёс ребёнка на пятый этаж, посидел немного и – «Счастливо оставаться, дела», – уехал.
Ребёнок спал. Две одинокие, беззащитные женщины, мы обе испытывали новые чувства;
