Светоч дружбы. Восточный альманах. Выпуск четырнадцатый - Михаил Иванович Басманов
— Ты, кажется, не в настроении сегодня. Что случилось?
— Да, у меня сегодня паршивое настроение, но это не имеет значения, — ответил я довольно вызывающим тоном.
Мы спускались по краю обрыва (что еще больше испортило настроение) и попали на какую-то пашню, где чуть не застряли в болотной грязи. Наш «джип» долго буксовал, прежде чем снова выкатил на дорогу. При этом больше всех пострадал Егуда; он помогал толкать сзади увязший «джип» и с головы до ног измазался в грязи. Когда он снова влез в машину, с него прямо текло, и он сорвал зло на шофере, набросившись на него с руганью. Его здорово обидели наши насмешки, и он пообещал при случае с нами рассчитаться. Но сильнее всего он разозлился, когда мы дружно стали утешать его: мол, одежда мигом высохнет, да и вообще это не грязь, а мокрая земля.
Мы еще долго кружили по глухим тропам, как заблудившиеся овцы, и пересекли не одно поле. Хлеба, как всегда в это время года, уже основательно подросли: колосья гнулись под порывами ветра. А мне казалось, будто чья-то рука поспешно выводит крупными буквами: «Не будет сжато»; и эти буквы пробегают по всему полю, переходят на соседние участки и теряются в холмах.
Мы обозрели деревенские пашни, познакомились со здешними методами земледелия и поняли, почему крестьяне выбрали тот или иной участок под поле или огород; почему где-то вспахали землю под пар, а где-то оставили невспаханной. Нам все стало ясно, хотя, конечно, кое-что можно было спланировать, на наш взгляд, лучше, и мы невольно даже начали строить в уме свои планы. Единственное, что было сейчас необходимо, чтобы сюда пришли люди и продолжили начатое дело. Здешние земледельцы все подготовили, рассчитали и тщательно предусмотрели: и засуху, и всевозможные болезни растений. Они, конечно, подумали и о ценах: повышать их или снижать. Взвесили все «за» и «против», где-то вычли, а где-то прибавили. Потерпят убыток на зерновых, выиграют на луке. Одного только они не учли, не приняли в расчет: ту беду, что вдруг к ним нагрянула…
Мы долго ехали по грязным тропам, не встретив нигде ни души. Правда, один раз в стороне на холме заметили несколько крестьян, но стоило дать пару выстрелов, как они исчезли, словно сквозь землю провалились.
На большую дорогу мы выехали со значительным опозданием и сразу наткнулись на четыре грузовика, гуськом стоявших без движения перед огромной и глубокой лужей, почти озерцом, перегородившим дорогу и не дававшим проехать. У края лужи топтались шоферы и их помощники и ругались на чем свет стоит. Помимо прочих выражений, было заявлено, что хватит с них и того, что они уже натерпелись, пока ехали сюда, и что дальше они не поедут. По их мнению, ничего с этими арабушами не сделается, если они пройдутся немного собственными ножками. И пусть еще спасибо скажут, что дальше их на машинах повезут.
На противоположной стороне лужи стоял наш лейтенант и отругивался как мог. Впрочем, было очевидно, что он явно уступает в этом искусстве шоферам и не сумеет их переспорить. Его утверждения, что дно лужи не топкое и выдержит грузовики, никого не убедили. Тогда выбор пал на «джип». Нам было приказано сесть в машину и на большой скорости проскочить лужу — будто только так можно удостовериться в том, что мы не потонем. Разумеется, на середине лужи мотор заглох, но затем снова заработал, и «джип» как ни в чем не бывало преодолел препятствие, подняв брызги мутной воды, которая снова окатила высохшего было Егуду. Бедняга совсем ошалел и злобно поносил всех вокруг, пока не выдохся и не замолчал.
И все же, несмотря ни на что, шоферы и слышать не желали о том, чтобы начать переправу. Они заявили, что не сдвинутся с места и будут ждать, пока мы приведем своих арабов сверху. Они добавили также, что мы зря потеряли столько времени — они с самого начала говорили то же самое. Тогда лейтенант сам влез в «джип» и поехал в деревню, а нам велел подготовить дорогу в обход лужи. Конечно, мы палец о палец не ударили, если не считать, что небрежно примяли несколько кактусов прикладами винтовок. Сидели себе и смотрели, как шоферы развлекаются, выписывая неимоверные зигзаги на своих огромных машинах. С пониманием дела, почти профессионально оценивали каждый маневр, покуривая сигареты. Егуда перебрался на ту сторону лужи, где больше грело солнце и находились грузовики, чтобы подсушиться.
Мы даже не заметили, как появились первые группы арабов, от их одежды исходил специфический запах. Смех сразу смолк, наши строгие лица выражали готовность выполнить свой долг. Вместе с тем, я уверен, все чувствовали: начинается нечто более серьезное, чем мы, кажется предполагали.
Не знаю, сказали ли им заранее, что их здесь ожидает. Во всяком случае было очевидно, что одни ждут любой беды, а другие, возможно, даже полагали, хотя никому об этом и не говорили, что их привели на смертную казнь.
Группа арабов стояла возле пролома в изгороди, отделявшей одно поле от другого; через этот пролом можно было обойти лужу. Возможно, что участок земли за изгородью принадлежал кому-то из них. Ведь для нас это была просто территория, а для арабов — вполне определенное место, близкое или далекое от другого известного им места. И эта пашня кому-то принадлежала, что имело для них важное значение. Они стояли и не отрываясь смотрели на грузовики, понимая, видимо, что им предстоит. Затем они обратили взгляды в нашу сторону, ища кого-нибудь, с кем можно вступить в переговоры, в ком можно найти сочувствие. Один из них, одетый в полосатую рубаху и подпоясанный кожаным ремнем с блестящей пряжкой, поднял, тихонько покашливая, левую руку с сжатыми пальцами — тяжелую руку трудяги. Но в это время один из солдат стал на них громко кричать. Не знаю точно, что он кричал, я слышал только резкое «ялла, ялла!». И безликая толпа двинулась через пролом в изгороди. Люди друг за другом обходили лужу, пока не подошли к первому грузовику с откинутым задним бортом. Стоявшие там шофер и его помощник стали помогать им забираться в кузов: одному протягивали руку, другого подталкивали, третьему что-то говорили. Попутно обменивались замечаниями: тот слишком жирный, этот, по всему видно, большой прохвост, а вот тому старику наверняка восемьдесят, а может быть, все девяносто.
— Отлично! — удовлетворенно сказал шофер, когда арабы уселись наконец в кузове, тесно прижавшись друг к другу и храня молчание.
— Пересчитай, сколько их там у
