Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин
«Заочная полемика» не осталась незамеченной, и 9 июля новый директор, оказавшись на дружественной для себя площадке «Дождя»[774], вынуждена была отрицать якобы возникшее «противостояние между директором и президентом», после чего, объясняя некоторые нюансы их отношений, прибегла к метафоре с ощутимо пейоративным оттенком: «…представьте себе, человек был реальным хозяином, ну, домовым в лучшем смысле этого слова — больше пятидесяти лет». Зрители, едва только задумавшиеся о том, каким ангельским терпением должен обладать нынешний добросовестный юридический владелец населенной призраками жилплощади, моментально получили ответ: «Я стараюсь быть снисходительной к ее эмоциональным проявлениям»[775].
Косвенным подтверждением того, что старый порядок повержен окончательно, оказалось интервью[776], которое «домовой» дал К. Собчак в прямом эфире 12 июля: ведущая, тонко чувствующая, кому именно сейчас принадлежит власть, а кто только имитирует ее наличие, уже не боится грозную ИА — и, искусно изображая почтительность, несколько раз загоняет ее в зону дискомфорта — и заставляет терять остатки обаяния; камера транслирует происходящее без задержки, и ИА не может ни процарапать собеседнице кожу своим «девочка моя», ни даже существенно повысить голос — и только по иногда наливающимся кровью глазам ясно, что она с трудом себя контролирует. Конечно, броня угодившего в засаду танка крепка — но время от времени она чернеет и плавится, а изнутри нет-нет да и вырываются языки пламени. ИА уползла оттуда на своих гусеницах — но едва ли в приподнятом настроении; видно было, что, если бы не формат прямого эфира, она не стала бы дожидаться последнего подготовленного вопроса.
Осознав, видимо, что попытки напустить туману на свой новый статус выставляют ее в нелепом виде, ИА поумерила аппетиты и перешла к завуалированной критике нового положения дел, давая понять, что нынешний дефицит демократии (то есть степени ее собственной вовлеченности в процесс принятия решений) в Музее вызывает у нее глубокую озабоченность и искреннее сожаление.
Среди прочего ИА сообщила К. Собчак, что она не планирует прерывать свое пребывание в «цветаевской» части двухсекционного кабинета, тогда как новый директор (метафорически описавшая его в своем первом интервью как помещение «из фильма Гарри Поттера ‹…› где под потолком сидят совы»[777]) — обустроилась в бывшей приемной; дверь, соединявшая две некогда сообщающиеся части, с тех пор оставалась запертой на ключ.
Через несколько лет ИА обнаружила, что ее camera bella, сохранив основную функцию, превращена в «выставочный проект» и разделена на две части в горизонтальной плоскости. В дальнейшем новый директор дала пояснения[778] относительно сути проекта, из которых следовало, что подлинным намерением было наглядно продемонстрировать контраст новой эпохи и «ансьян режим»: давящий, вызывающий приступы пылевой аллергии и удушья «старый», «диккенсовский», напоминающий тоталитарную секту Пушкинский — метафорически представленный нижним сектором, и светелка наверху, «белый куб», транспарентное «пространство», аналог существующего в коллективном воображении «офиса Google», сотрудники которого находятся где-то еще — видимо, в силу того, что предпочитают с утра пораньше в блаженной эйфории валяться с макбуками на зеленых лужайках[779].
Сама М. Д. Лошак впоследствии предложила для описания своего «тандема» с ИА рабочую метафору: «…это такой чужой дом, приходишь в чужой дом»[780]. Интервьюер, живо продемонстрировав понимание предмета, попыталась уточнить подоплеку такого рода отношений: «Это как когда невестка приходит в дом свекрови?» — «Абсолютно!» — охотно согласилась новый директор[781], после чего развила экспромтом родившийся образ в несколько неожиданном направлении: «Или как жена и любовница. Жена — она, конечно, любимая, а тут эта поживее, она бегает, все готовы, чтобы произошла смена, на какой-то свежий воздух».
В чьем именно доме оказались эти двое, не уточнялось, но новый директор уже дала понять, что «много людей в этой стране готовы мне помогать — чиновники высокого уровня, олигархи с большими кошельками»[782]; широко известна ее семейная дружба с экс-министром культуры М. Е. Швыдким (который, не исключено, стал мягкой силой, убедившей ИА приложить палец именно к той части аппарата оценки качества обслуживания, где стояло имя М. Д. Лошак, и который едва ли не знал, что тут антоновская коса найдет на камень).
ИА поначалу удостаивала своим присутствием заседания дирекции — но, поскольку все время заявляла о своих возражениях и пыталась там «доминировать», «вести» их и пространно высказываться в жанре «если бы директором был я» (преемница, по словам внимательных наблюдателей, молча делала большие глаза, обмахивалась у висков, демонстрировала владение дыхательными техниками «пранаяма» и приверженность философии убунту), в какой-то момент ручеек приглашений стал мелеть.
Правда ли, что ИА, по сути, срывала совещания МЛ, пытаясь солировать?
«Она, когда выступала, пыталась подсказать, что бы она сделала со своей позиции. Но Марине это было не нужно». Те, кто видел обеих женщин в одном кадре, говорят, что «противостояние продолжалось с первого заседания и до конца»: «Ничего Марина не собиралась с ней наладить. И она пришла с другими задачами»[783].
Открытым текстом заявлявшая, что президент — по сути, главнее директора (и, по свидетельствам наблюдателей, слышавшая в ответ: «Если это так, то я пойду в министерство и откажусь от этой должности, потому что представляю себе директора свободным»), привыкшая «тотально заполнять собой все пространство» — и не ограничивать себя, если на нее накатывал приступ воспоминаний и желание поделиться образом будущего, ИА столкнулась с саботажем своих намерений: сотрудникам предлагалось избегать риска «впустую потратить время» на выслушивание «демагогических измышлений».
О том, в какой тональности развивалась коллаборация президента и директора, можно понять по одной из коротких сценок, разыгравшихся на площадке Розовой лестницы, где случайно встретились президент Музея, директор Музея и зам по
