Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин

Похоже, ИА не видела в своем долголетии ничего курьезного[751]: она была как запущенный несколько десятилетий назад в глубокий космос аппарат, который, да, достиг невероятных далей, каким и названия-то нет, — но зато каждый день, год за годом, продолжает делать невероятные открытия. Она гордилась своей «нечеловеческой» энергичностью — и ощущала в этом плане свое сродство с тоже феноменально сильным и выносливым Рихтером (на которого, впрочем, нападали часто приступы депрессии, тогда как на ИА — никогда). Она не делает вид, что она сильная в 80 лет, она действительно сильная, и рассказы про то, что мужчины и женщины вдвое младше падают от усталости там, где она выглядит посвежевшей и разрумянившейся, — не преувеличение; это странная, но такая же реальная, как ее поздняя красота, особенность физиологии, выделяющая ее из ряда обычных людей. Довольно типичная суббота 84-летней ИА (которая три-четыре дня в неделю вела пятичасовые, без перерыва, серии совещаний): «Мы открывали галерею и несколько дней монтировали, решали, какие где залы будут, каких художников где выставить, работали всю неделю, но не успели, на субботу надо было — договорились попозже — в 12, чтоб хоть подольше поспать. И вот в 12 мы собираемся — поспавшие, ИА — как всегда на каблуках, с 12 до 6 — с картинками по залам. И вот на седьмом часу, я сама, — вспоминает А. Данилова, — на ногах гудящих, мы куда-то идем, ИА впереди меня, и ИА говорит, что вот еще она собирается в Большой театр, сейчас перекусит — потому что перерыва никто не делал, и к 7 она успеет доехать до Большого — там спектакль, не хочет пропустить… А потом она говорит: а вот еще я с утра мужа-сына на дачу отвезла. А дача — 100 км. То есть, я так понимаю, она встала, погрузила мужа, сына в машину, отвезла — 100 км туда, 100 обратно, — потом приехала на повеску — и теперь еще в театр собирается. И это было нормально. Она до последнего… мы шутили, что она "летала как стюардесса". Это звучит красиво — слетать в командировку в Берлин на один день — а на самом деле это очень утомительно, даже если с одной ночевкой. А она очень часто летала одним днем, двумя. На открытие прилетела — "что я, в гостинице буду сидеть? Я пошла на концерт Лайзы Минелли"»[752][753].

В этом смысле ее позднее, распространенное в музейной среде прозвище Бабушка (например: «при Бабушке такого просто не могло быть» или — известный случай, когда Е. С. Лихачева к месту цитирует Александра Первого, — «При мне все будет, как при Бабушке») звучало скорее иронически — так людей великанских размеров называют Малютками, а анорексичных женщин Пышками.

⁂

Сложившийся к началу 2010-х «антиантоновский консенсус» включал в себя и мнение более молодого поколения музейщиков, согласно которому ИА стала терять свое феноменальное чутье: «Мне очень печально, что то, что последние годы делала ИА, изменило возможности восприятия импрессионистов и постимпрессионистов. Эта экспозиция в Галерее искусств XIX — начала ХХ века. Это была такая печаль, когда они это открыли и сделали — причем экономически абсолютно неоправданно. То, что было наверху, где сейчас висят итальянцы, — выставочное пространство, то, как выглядела экспозиция импрессионистов и постимпрессионистов — это переворачивало сознание. Сейчас — маленькое низенькое помещеньице. Искусство должно дышать, оно очень динамически заряжено. Эта экспозиция, открытая Антоновой, — свидетельство того, что всё: человек не понимает, что этого делать нельзя. Нужно было сделать что-то, что вывело бы опять Пушкинский музей в первые ряды, и ей показалось — вот путь»[754]. Если б она, Зельфира Исмаиловна Трегулова, была министром культуры в начале 2010-х: существовала ли объективно необходимость замены ИА? «Объективно, конечно, да. Невзирая на эти громкие проекты, даже выставка Пикассо или Модильяни к ее 85-летию — они реализовывались на той репутации, которая была завоевана раньше. Не то что инерционно — вопрос об уважении. Никто ж не знал, что происходит внутри музея»[755]. «90 лет — пора и честь знать, так по-честному. При всей ясности ее ума, искусствоведческом образовании, понимании вкуса…»[756]

В любом случае решение убрать ее — которое вряд ли могло принести кому-то из вышестоящих лиц политические очки — было принято по сумме факторов: слишком удобная годовщина — девяностолетие, чего еще ждать: когда в ее кабинет постучится комиссия из Книги рекордов Гиннесса? «Это уже выходит за рамки разумного», по замечанию М. Каменского[757].

Слишком много людей желали, чтобы этот шарик улетел окончательно; пора: на данный момент потери минимальны, дальше будет только хуже. Известная жесткость Мединского, сменившего на посту министра череду слишком-дипломатов, пришлась как нельзя кстати.

Я. К. Саркисов описывает[758] процесс поисков компромиссного варианта преемника зимой 2012–2013-го как «агонию»: предложенные ИА кандидатуры, при которых она могла бы остаться «водителем-управляющим-автомобилем-с-заднего-сиденья», не устраивали Минкульт, и чем дальше, тем явственнее становилась неизбежность заведомо плохого для нее выбора. В предложенном ИА «сверху» окончательном коротком списке было всего два имени: З. И. Трегулова и М. Д. Лошак. Она выбрала наименьшее, по ее мнению, зло для себя[759].

М. Каменский, на тот момент гендиректор российского Sotheby's (и, по крайней мере, в представлении некоторых людей в искусствоведческом комьюнити остававшийся в коротком списке претендентов на место преемника ИА; именно некоторых — так, Н. Сиповская по-приятельски заметила ему: «Единственный вред, который ты можешь причинить ИА, — она может легко простудиться на твоих похоронах»[760]), не прерывал общение с ИА — и вспоминает, что ИА делилась с ним «мучившим ее реальным страхом, что ее вот-вот снимут, не назначив президентом, и она в одночасье превратится в пенсионерку»; ей нужна была некая «политическая опора», в идеале — аудиенция у Путина. Так высоко ей не удалось достать, но при помощи нескольких звонков ИА выиграла почти год на то, чтобы поискать такого преемника, которого смогла бы контролировать. В конце концов, похоже, у нее осталось двое претендентов, оба пользующиеся всеобщим уважением: декан истфака МГУ Иван Тучков, тогда уже членкор, который якобы согласился на ее предложение, — и директор Института искусствознания Д. Трубочкин, филолог-классик. «Она говорила: на меня давят, а я хочу этих двух, а они не подходят — один по этому, другой по тому. А они мне выкручивают руки. С гневом говорила, со злобой»[761].

В. Мединский в интервью 2013 года заявил, что отставка ИА была «уже принятым и согласованным решением» еще при его предшественнике А. Авдееве, но решение о