Мужество - Михаил Сергеевич Канюка

Бойко услышал за собой тяжелые шаги и обернулся. Прямо на него шел гориллоподобный солдат. На его уродливом лице блуждала садистская ухмылка. Солдат ударил Бойко по голове. Сознание покинуло Петра Ивановича. А очнувшись, он стал предателем.　

Бойко рассказал обо всем и обо всех даже без дополнительного нажима следователя. Так была решена судьба Бадаева и его товарищей по борьбе… Входя в двери мастерской, Бадаев, конечно, не знал об этом, как и не знал того, что отсюда ему уже не уйти свободным.　

Межигурская и молодые разведчики так и не дождались своего командира — ушли отдыхать, подчинившись настойчивым уговорам Бойко. Бадаева встретил хозяин квартиры.　

— Ох и намерзся я! — пожаловался Бадаев, грея руки у печки. — Чаем угостите, Петр Иванович?　

— Как же, как же, дорогого гостя… — зачастил Бойко. — И не только чайком побалуем, а и накормим, и в теплую кровать спать уложим…　

— Ох и мягко стелете, Петр Иванович. Как бы жестко спать не пришлось, — посуровел Бадаев. — Мне с вами потолковать нужно.　

Разговор получился короткий, но серьезный. Павел прямо сказал, что Бойко уклоняется от решительных действий и что это нельзя расценивать иначе как трусость.　

— Вы же коммунист, Бойко, старший лейтенант Красной Армии! Чем вы можете оправдать свое поведение? — глядя в упор на него, спрашивал Бадаев. — Будете и дальше так «работать», пойдете под партизанский суд…　

Потом Бадаев пошел в соседнюю комнату, где спали Тамара и ребята. Яша сладко посапывал во сне, а Тамара улыбалась чему-то. Бадаев прилег и тоже задремал.　

Из дневника Владимира Молодцова:　

«3 декабря 1930 г. Клеть опять подводит. Опять не хватает порожняка, опять смены простаивают. Мы сегодня дали 25 вагонов. Несмотря ни на что норму превысили.　

5 декабря. Я член пятерки оперативной группы по механизации рудника. Приступаем к проверке выполнения постановления МК ВКП(б). Сегодняшнее собрание коммуны постановило переводить лучших комсомольцев из членов коммуны в партию. Кого найдут подходящим и самым достойным?　

12 декабря. Наша шахта № 7 впереди всех.　

21 декабря. Сегодняшний день увенчался невиданным успехом для меня. Вывез из забоя 24 вагона, т. е. дал 12 тонн угля!..　

Нашел в «Комсомольской правде» свою заметку, озаглавленную «Душит рабочую инициативу» и другую — о кадрах. Наконец-то увидел свою фамилию в газете под ответственной статьей.　

23 декабря. Вчера ходили обследовать Углеснаб, другая часть бригады обследовала склад Углеснаба. Выявлены безобразия. Послали заметку в «Ударник», орган Узловского райкома.　

Вчера работал в «24/19», дал 21 вагон. Принимая во внимание, что днем раньше дал 24 вагона, то ясным станет, что очень устал…　

Очень хочется в забойщики. Что будет дальше — видно будет.　

28 декабря. Сегодня, наконец, купил шерстяной материи и бумажной. Завтра надо будет отослать посылку домой. Вечер солнцем покрыт, оранжевым цветом. По небу трепетные облака желтоверхие плывут. Небо светло-голубое. Замерли снежные долины с синеющим лесом вдали. Деревья разряжены и смотрят, запрокинув шапки, в светлую гладь неба. Так девушка глядит в глаза любимому юноше. Морозный день, а краски, тени ласковые и теплые.　

Парень, приехавший на днях из деревни, откуда и Никишин, рассказывал, что сортировки, веялки и молотилки портятся в деревне очень здорово. Инвентарь принадлежит Комитету крестьянской помощи. Бедняки относятся к машинам хорошо, а вот зажиточные портят. Мы с Никишиным вывели, что они подрывщики. Он заявил, что как только приедет в деревню, так возьмется за зажиточных — подрывщиков. Пусть за их счет исправят инвентарь.　

Теперь, когда классовая борьба разрешается уничтожением кулака как класса, когда остатки капитализма выкорчевываются со всей решительностью, интересно жить в деревне. Там опасно и там — такой непочатый край работы.　

31 декабря. Сейчас пишу на собрании всей коммуны. Информацию о Дне ударника делает Чубайкин. Берет слово Френкель. Затем намечаются кандидатуры к премированию: Булимов, Никишин, Стоянович, Кулешов, Нечаев, Молодцов.　

…Сейчас идем в клуб на вечер ударника. Торжественная часть окончена. Из намеченных премированы Кулешов и Нечаев. Кулешову — ботинки, Нечаеву — брюки.　

Ровно 12 часов. Вошли в Новый год — 3-й год пятилетки. Выполним угольную пятилетку в 3 года. Поздравляю тебя, Володька, с новым социалистическим, решающим годом.　

7 января 1931 года. Выступали в клубе. Вечер очень удачный и бодрый. Подняли настроение и бодрый дух пробудили. Решили: если будет отпуск, провести в деревне Маркелово. Поеду в деревню, чтобы проверить себя на деревенской работе. Прочел «На глухарей» Куприна, очень понравилось. Просто упоен этим эскизом…»　

Как светло мечтали эти люди, как страстно хотели они жить — нет, не для себя — для других. И как страшно оборвался их сон, не оставляющим никакой надежды стуком в двери:　

— Откройте, полиция!　

— Сию минуту, сейчас… — Бойко трясущимися руками пытался открыть замок.　

Наконец дверь, словно от пинка ногой, отлетела к стене, и в мастерскую ворвалось несколько полицаев во главе с уже знакомым «хозяину» следователем Курерару.　

Борьба продолжается

Ну вот и все, скажет иной читатель. Дальше — тюрьма, страдания, смерть. Такое яркое, но короткое время борьбы Молодцова — Бадаева и его отряда с фашистами. Это время по своей значимости, ценности несоизмеримо с ценностью самой жизни человеческой — единственной во все века и неповторимой.　

Но нет, не согласимся мы с этим досужим читателем, потому что знаем иную систему ценностей, когда день, час, миг жизни таких людей, как Бадаев и его боевые товарищи, стоит порой всей жизни других людей. А бывает еще и такая жизнь, что лучше бы ее вовсе не было, — пустой и никому не нужной.　

Мы ведем рассказ о людях, считанные месяцы жизни которых стали подвигом. Их повседневная работа в тылу врага (потому что борьбу свою они называли будничным словом «работа»), их мечты и надежды, улыбки и слезы — словом все, что наполняло их мысли и сердца, можно объединить одним емким и гордым словом «ПОДВИГ». И для нас, людей последней четверти XX века, важен каждый миг, ставший слагаемым подвига, каждый час, прожитый этими людьми в борьбе за наше будущее.　

Ночь спустилась на многострадальный город. Прикрыла его руины, лунным светом высеребрила проходы между рухнувшими стенами, залила чернотой провалы — словом, постаралась как могла. Но ничто не могло украсить этот город. Ничем нельзя было успокоить сердца его жителей, особенно тех, кто насильно был собран под своды городской тюрьмы. И сейчас, когда