Мужество - Михаил Сергеевич Канюка

Михаил КАНЮКА　

МУЖЕСТВО

(О Герое Советского Союза В. А. Молодцове)

Задание

Солнце еще только взошло, а в помещении от ночной прохлады не осталось и следа. Молодцов вытер рукой вспотевший лоб и крепко зажмурил уставшие от долгого чтения глаза. Но через несколько минут Владимир Александрович встряхнулся и снова принялся за документы: времени до отлета в Одессу оставалось в обрез.　

Дверь тихонько приоткрылась, и в комнату вошел немолодой, смертельно усталый человек.　

— Уже поднялся? — удивленно спросил он, взглянув красными от бессонницы глазами на диван, застланный тонким одеялом.　

— А я и не ложился, товарищ комиссар, — ответил Молодцов.　

— И напрасно. Перед полетом надо было бы хорошенько отдохнуть… Ну, да теперь поздно об этом. Собирайся, машина уже у подъезда. С семьей попрощался?　

— Вчера… — Владимир Александрович собрал бумаги, положил их в сейф. — Кажется, все. — Капитан Молодцов подошел к комиссару, отныне непосредственному руководителю операции, с которым и в дальнейшем будет держать связь по радио и которого будет называть в своих донесениях Григорием: —Давайте прощаться…　

— Нет, прощаться нам с тобой рановато, — улыбнулся комиссар и с силой сжал руку Молодцова… — Иди, товарищ Бадаев. До скорой встречи в эфире.　

Итак, с сегодняшнего дня он не Владимир Молодцов, а Павел Бадаев, командир диверсионного отряда. Правда, из всего состава отряда в наличии только он да радист Иван Неизвестный. Остальных ему помогут подобрать на месте.　

Бадаев отправился в Одессу 19 июля 1941 года. К этому времени на фронте сложилась очень тревожная обстановка. Гитлеровские войска, используя внезапность удара и превосходство в танках и авиации, быстро продвигались в глубину Советской страны. Прошло немногим более трех недель, а враг уже захватил Латвию, Литву, значительную часть Белоруссии, Украины и Молдавии. Упорные бои шли на юге страны. Здесь в трудном положении оказались 6-я и 12-я советские армии, в тыл которых через Шполу к Первомайску прорвались механизированные корпуса 1-й немецкой танковой группы; одновременно по советским войскам нанесла удар 17-я армия противника. Основная часть двух советских армий оказалась в окружении, остальные отступали на юг. В это время вражеские войска прорвали оборону нашей 9-й армии, которая также начала отходить на юг.　

Непосредственная угроза нависла над Одессой. Партийные органы готовились к партизанской и подпольной борьбе в городе и его окрестностях. Одним из звеньев этой подготовки была организация отряда под командованием чекиста-разведчика Владимира Александровича Молодцова.　

…В машине Бадаева ожидал неулыбчивый радист Иван Неизвестный. На приветствие командира он только кивнул головой, глубже втиснулся в сиденье и зябко повел плечами, словно от холода. Судя по его виду, и ему не пришлось отдыхать в эту ночь.　

Возбуждение, владевшее ими, не оставило их и в самолете. Как ни пытались, не смогли подремать. Летели молча. Каждый думал о своем.　

Всю свою жизнь Бадаев всегда стремился туда, где было тяжелее, где всего нужнее были его чистое сердце и крепкие молодые руки. Так было и тогда, когда по призыву комсомола он отправился работать на шахты.　

Из дневника Владимира Молодцова[1]:　

«17 октября 1930 г. Уже второй день — в Бобрик-Донском, на руднике. Интересно попал сюда. Собрались мы — я, Мишка Нечаев и другие — на Магнитострой. Дело двигалось, приготовления заканчивались.　

Но тут непредвиденно возросла перед нами большая, непреодолимая трудность — мне не давали расчета. Потом увидел призыв «Комсомольской правды» в шахты и бичевание комитетов: плохо вербуют. Решил моментально: ехать во что бы то ни стало в угольную шахту на ликвидацию прорыва».　

Вот и теперь, когда Родина в опасности, он снова спешит туда, где так необходимы его организаторские способности, проявленные на комсомольской и партийной работе, его беззаветная преданность Родине и высочайшее чувство ответственности за порученное дело…　

Из задумчивости Бадаева вывел Иван.　

— Подлетаем, — тронул он рукой плечо командира.　

В Одессе их ждали. Самолет еще выруливал на стоянку, а к нему уже спешили через поле двое военных и один в штатском.　

— Я помощник секретаря Одесского обкома партии, — отрекомендовался Бадаеву человек в штатском. — Здравствуйте, товарищи. Прошу в машину, вас ждут в обкоме.　

Чем ближе к городу, тем заметнее были следы разрушений от постоянных, ставших уже регулярными, налетов вражеской авиации и обстрелов дальнобойной артиллерии. Вот несколько печных труб от сожженного бомбой маленького хуторка, а вот и остов большого каменного　дома. А через улицу, в которую незаметно перешло шоссе, на окраине города, еще горит какое-то строение (теперь уже не разберешь, что это было: жилой дом или административное здание). Бадаев обернулся назад, пытаясь досмотреть картину, мелькнувшую перед глазами. Из-под камней рухнувшей стены вытаскивали ребенка — девочку. Ее красное платьице резко бросилось в глаза. Ему вдруг до боли в сердце захотелось, чтобы эта девочка была живой. Но до тому, как бессильно была откинута ее головка, он понял, что девочка, скорее всего, мертва. Бадаев отвернулся и с такой силой сжал руки, что побелели пальцы.　

Капитан встретил войну в Москве и еще не привык к руинам, жертвам и крови — всему тому, что принесли на нашу землю враги. Теперь он увидел все это рядом, собственными глазами, и ему казалось, что сердце не выдержит той тоски и боли, которые переполняли его, требовали решительных действий. Со временем он свыкнется и с человеческими жертвами, и с потерей товарищей, и с видом крови — притерпится ко всему, но никогда, до самого своего смертного часа, не забудет он маленького, беззащитного тельца девочки в красном, которую он увидел тогда, в первый день своего приезда в Одессу.　

Когда газик, заметно сбавив скорость, выехал на улицу Энгельса и остановился возле серого здания обкома, из машины вышел совсем другой человек. Бадаев резко переменился за короткий час этого пути. Припорошенное дорожной пылью лицо вытянулось, побледнело, резко обозначились твердые скулы, и только глубоко сидящие серые глаза горели живым огнем.　

В кабинете первого секретаря обкома партии Анатолия Георгиевича Колыбанова, куда провели Бадаева и Ивана Неизвестного, было шумно от разноголосого говора участников совещания. Многие — это было заметно по всему — не виделись с самого начала войны, потребовавшей от каждого всех его сил и времени без остатка, и теперь внимательно всматривались один в другого, с удивлением замечая ту разительную перемену, что произошла с ними.　

— Анатолий Георгиевич! Вот те, кого мы ожидали, — представил помощник приехавших.　

Невысокий