В разные годы. Внешнеполитические очерки - Анатолий Леонидович Адамишин
ООН. Параллельно провел встречу в Москве с Р. Пирис-Бальоном, пытаясь убедить его как можно скорее поехать в Душанбе. Тот не возражал, но ратовал за то, чтобы отложить президентские и парламентские выборы, намеченные на 25 сентября, поскольку оппозиция считает, что слишком много таджикских беженцев еще не вернулось на места прежнего проживания. Посоветовал ему ставить эти вопросы перед правительством, в том числе от имени оппозиции. Но, прежде всего, необходимо прекратить огонь: каждый конструктивный шаг правительства в условиях продолжения боевых действий может быть расценен как сделанный под давлением. Упрекнул Р. Пирис-Бальона в том, что он уже давно, с января, не был в Душанбе. С оппозицией он встречается, а в столицу не ездит.
Прямо сказал, что в позиции ООН имеется некоторый перекос, который Р. Пирис-Бальон должен исправить. Даже если ООН недовольна действиями правительства, то после свертывания переговорного процесса останется очень мало шансов на достижение каких-то политических результатов.
То, что с самого начала к таджикскому урегулированию мы смогли привлечь Организацию Объединенных Наций, стало большим плюсом. Это придало особый характер всему процессу. И Генсек ООН Бутрос Гали, и его представитель в Таджикистане Пирис-Бальон симпатизировали больше оппозиции, чем «прокоммунистическому правительству», хотя коммунистического в нем точно ничего не было. На этот дисбаланс мы не стеснялись обращать внимание и в закрытых беседах, и публично. Но, в целом, ООН и ее военные наблюдатели – мы долго пытались их привлечь, и это удалось сделать в октябре 1994 г. – сыграли, безусловно, положительную роль.
Когда встречаемся – все реже! – мы, бойцы тогдашней команды, вспоминаем, в каких условиях приходилось работать. И чаще бывало труднее не на таджикском фронте, а на своем, внутреннем. В первые месяцы демократической России никому не было дела до Таджикистана. Дальше пошла чехарда, когда каждый был не прочь тащить в свою сторону. Многие демократы вообще призывали не тратить силы и бросить Таджикистан.
Иногда закрадывалось в наши души сомнение: почему так трудно договориться о решительном воздействии на таджикские власти с целью прекратить их внутренние разборки? Ими они занимались порой охотнее, чем боями с оппозицией. Не потому ли, что на этой грызне греют руки представители некоторых наших структур? Презренный металл, в местных условиях – в виде наркотиков, бывал, к сожалению, в чести, приводя к кровопролитию. Чаще, однако, речь шла о нехватке культуры межведомственного сотрудничества.
Скажем, на одном из межминистерских комитетов обсуждаем очередное обострение в Таджикистане. Решаем, что нужен серьезный разговор с Рахмоновым на хорошем уровне с нашей стороны. На этот раз выбор пал на одного из самых уважаемых наших коллег (не называю его имени, чтобы не поминать старого). Он слетал с посланием Ельцина в Ташкент и Душанбе, поговорил с руководителями, но по приезде никому ничего не рассказал. Мол, написал бумагу Борису Николаевичу, причем в единственном экземпляре. Там она и застряла. Потом выясняется, что гонец обещал Каримову и Рахмонову, что их примет в Москве Ельцин. А им – от ворот поворот. В итоге поездка принесла мало пользы.
А как трудно было уговорить Черномырдина и его заместителей встретиться с таджикскими руководителями! Много наслышишься крепких русских выражений, прежде чем дадут согласие. В мае 1994 г. таджикские министры экономики и финансов, а также председатель Центрального банка около месяца провели в Москве, дожидаясь, пока их примут наши финансисты. По прошествии лет все это кажется шероховатостями. Незабываемой и волнующей остается в памяти таджикская эпопея.
Некоторые выводы. Общая для всего постсоветского пространства борьба за власть, за раздел и передел собственности сплела в Таджикистане в один клубок социально-экономические, кланово-родственные, региональные и религиозные противоречия. Их конгломерат принял причудливые формы современных политических движений. Здесь не подходило прямолинейное деление на демократов и бывших коммунистов с безусловной поддержкой первых и априори отметанием вторых, что превалировало в первоначальном отношении к таджикским событиям.
Значение религиозного фактора, возможно, преувеличивалось, порой он использовался соседним Узбекистаном как жупел. Отвечая как-то на вопрос корреспондента «Московских новостей» А. Пушкова насчет исламского экстремизма в Таджикистане, я сказал, что оппозиция в большей степени использует исламский фактор, чем исламский фактор использует оппозицию. Какое-то время Ташкент не проявлял активности в деле национального примирения в Таджикистане, уповая больше на силу[135]. Но ближе к середине 1993 г., Московской встрече, президент Узбекистана Ислам Каримов изменил позицию и внес существенный вклад в достижение договоренностей между Душанбе и оппозицией. Сначала Каримов активно помог силам, громившим оппозицию, затем стал призывать к переговорам с ней. Это был, безусловно, мудрый ход: конфликт, нестабильность могли перекинуться и на Узбекистан.
Реальной угрозой исламский фундаментализм стал позднее, не в последнюю очередь в силу жестких методов правления в среднеазиатских странах. Тем не менее, если бы мы продолжили поддерживать коалицию ДПТ и ПИВТ (это им хотели передать 201-ю дивизию), то с учетом слабости первых и более организованной силы вторых могли бы сыграть на руку тем в Таджикистане, кто втайне вынашивал идеи исламистского государства. На это были нацелены усилия ряда стран Ближнего Востока, международных мусульманских организаций.
В те времена бывшие советские республики сравнивали с чемоданом без ручки: и тащить тяжело, и бросить жалко. Россия не бросила. Уйди мы из Таджикистана, кто заполнил бы вакуум? Не получилось бы так, что исламский экстремизм раскачал бы, пользуясь выражением Назарбаева, одну бывшую союзную республику за другой? Уйди мы из Средней Азии, не превратилась бы она в котел, постоянно клокочущий у наших границ? Стратегическое решение российского руководства – не уходить из Таджикистана – оказалось совершенно правильным. Таджикистан остался на российской орбите, и решилось это в 1992–1994 гг.
В то же время мы не сделали из этой страны свой протекторат, хотя не раз высказывалась просьба об опеке со стороны России и даже о вхождении в ее состав.
Активно поддерживая правительство Таджикистана, мы одновременно весь наш вес бросали на достижение примирения между таджиками, сдерживали, как могли, воинственные настроения и правительства, и оппозиции. Куда было воевать дальше? Жертвы, прежде всего среди мирного населения: таджиков, узбеков, русских, оказались огромными. Позже были названы цифры: погибли
