Ложечник - Марьолейн Хоф
Схенкельман впихнул кусок себе в рот и отрезал еще.
— Фрид греб деньги лопатой, — сообщил он, чавкая. — Уверял, что его зелье помогает от всех болезней, вот все и мечтали его попробовать. Простофили. За пару глотков отдавали последние гроши. — Он посмотрел на Яниса. — Да ты слушаешь ли?
Янис не ответил. Слушать-то он слушал, вот только Схенкельману об этом знать необязательно. Он послюнявил палец и потер щиколотку. По ней тянулась длинная глубокая ссадина, до самой пятки.
— А еще эти ложки деревянные, — продолжал Схенкельман. — Они доставались тем, у кого кошелек туго набит деньгами. Такое не каждому по карману. Фрид называл себя мастером, лучшим во всей округе. Говорил, что на одну ложку у него уходит целый месяц.
Янис в одной рубахе уже продрог. Стоило бы вернуться в дом, но не мог же он просто так встать и уйти, ничего не сказав в ответ, — когда этот Схенкельман совсем заврался.
Схенкельман принялся обгладывать крылышко.
— Я-то сразу смекнул, — продолжал он. — Ага, конечно, это Фрид-то мастер, со своими грубыми крестьянскими ручищами? Не смешите меня. Я в таких вещах разбираюсь, знаю, когда кто-то пытается всех обдурить.
Он кинул косточку Локе и взялся за второе крылышко.
— Вот послушай, как дело обстоит, — сказал он. — Фриду был нужен слуга. Старым людям приходится задумываться о будущем, правда ведь? Но слугам полагается платить. А Фрид — старый скряга, привык получать всё за бесплатно. Отгадай с трех раз, что говорят в деревне?
Схенкельман помолчал. Ждал, наверное, когда Янис спросит: «А что говорят в деревне?» Но Янис держал рот на замке. Жаль только, что уши на замок не закроешь, они слышат всё, хочешь ты или нет.
— Говорят, что Фрид завел себе мальчика. Привел откуда-то издалека. Ну что значит завел — украл просто. Мать отвернулась на миг, глядь — а младенца и нет. Совсем махоньким забрал: такого легче всего приручить. Как собаку — возьмешь ее щенком, обучишь всему, она потом и забудет, что когда-то было по-другому. Уделяй ей чуток внимания — и всё.
Схенкельман снова зачавкал. Потом подкинул обглоданное крылышко вверх. Лока взвилась в воздух и клацнула челюстями.
Янис поднялся с земли:
— Ты врешь!
Схенкельман неторопливо поднялся на ноги.
— Да ты и сам знаешь, правду я говорю. Ты именно что слуга. Вырезаешь ложку за ложкой, ничего за это не получаешь. Разве что еду. Жидкую похлебку и кролика по особым случаям.
— Ячменную кашу! — разозлился Янис на Схенкельмана: ну сколько можно врать?
Схенкельман подошел к нему вплотную.
— Ячменную кашу? Ничего не скажешь, вку-усно! Сам-то Фрид предпочитал кабана, запеченного в яблоках, под большую кружку пива. Сидел у нас в деревне, обжирался и рассказывал байки про свои ложки. Что, мол, они оттого такие дорогие, что у него на них куча времени уходит.
— Он их обменивает, — выпалил Янис. — Делаю их я, а он их обменивает на смалец, и ячмень, и…
— Кровосос он, — перебил его Схенкельман. — Да еще и хвастун. Так вот, было решено послать кого-нибудь на гору. От лица всей деревни. Выяснить истинное положение дел. Так и сказали: мол, пусть идет Схенкельман, ему это по плечу, он в таких делах мастак. Знает, что почем. — Он схватил Яниса за руку и притянул к себе поближе. На подбородке у него был прилипший кусочек мяса. — Но вот беда: я опоздал. Фрид уже сделал ноги. — Схенкельман отпустил Яниса, да так внезапно, что тот едва не потерял равновесие. — Радуйся, — продолжал он, — что я всё тебе рассказал. За это ты мог бы вести себя повежливее. Если б не я, ты бы так и ждал своего Фрида. Еще много-много дней. До скончания времен. — Он ухмыльнулся. — Как собачонка!
Янис до боли сжал кулаки.
— Ударить меня хочешь? — спросил Схенкельман.
Лока залаяла на него. А потом на Яниса, так же громко и испуганно. Янис опустил руки, развернулся и быстрым шагом пошел к хижине.
Одежда лежала у кровати. Янис надел носки, штаны и рубаху. Ботинки стояли у двери. Старые стоптанные ботинки Фрида — они были слишком велики Янису, поэтому в их носы была набита ветошь. Два потрескавшихся ботинка с растрепанными шнурками стояли на месте, как и каждое утро. И стало вдруг совершенно ясно, что Фрид вернется. Не может не вернуться.
Схенкельман у костра продолжал балаболить:
— Сколько тебе лет? Одиннадцать? Одиннадцать минус девять будет два, всё сходится. Когда он тебя забрал, тебе было два года.
Янис сунул ноги в ботинки и пулей вылетел из дома.
— Неправда! — крикнул он Схенкельману. — Я помню, как мы поселились на горе. Помню! Мне тогда было пять лет. — Он замолчал. — Или шесть. Да! Шесть!
— Так я и думал, — ответил Схенкельман. — Фрид много лет таскал тебя за собой с места на место. Ему нигде не были рады. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось… — Схенкельман окинул взглядом двор, — удалось отыскать вот это.
— Замолчи! — проорал Янис и пустился бегом мимо хижины, к поленнице и тропинке, ведущей на гребень горы.
— Великая хворь! — крикнул Схенкельман ему вслед. — Вот где ложь. И тайное место, где можно всё обменять на всё, — тоже!
Янис карабкался вверх по крутой тропе.
— Это всё враки Фрида! — кричал Схенкельман. — Он тебе голову морочил!
Ты тогда был на один зубок. Маленький и тощий. Но сейчас…
На склоне, высоко над хижиной, росла кривая сосна. С одной стороны ее ветки опускались до земли. Янис на четвереньках подполз под дерево и сидел, сжавшись в комок, у самого ствола.
Зря он ушел. Теперь Схенкельман может там хозяйничать как хочет, и никто ему не помешает. Может совать свой нос куда ему вздумается. Возьмет и перебьет все бутылки для зелья. Или выгребет последние остатки каши. Или самое страшное: повалится на кровать и заснет, положив свои грязные сапоги прямо на кроличье одеяло. Но что бы он там ни вытворял, Янис отсюда не уйдет. Схенкельман слишком много говорит. Он засоряет твою голову словами, пока ты не сойдешь с ума. Тут, наверху, спокойнее. Янису нужно собраться с мыслями. Он знает, где правда. Он знает, откуда он. Фрид никогда этого не скрывал: он рассказывал, что произошло, когда Янис его просил, а иногда, если все дела были сделаны, и сам заводил этот разговор.
Во время своих странствий пришел Фрид в одну деревню и услышал, как плачет младенец. Вокруг стояло невероятное запустение.
— Какое такое невероятное запустение? — спросил как-то Янис.
Дело было зимним вечером, они сидели у очага.
Фрид понизил голос:
— Такое запустение,
