Ложечник - Марьолейн Хоф
Пора спать. Еще одна ночь. Ничего не должно случиться. Дверь надежно заперта на засов, ставни закрыты, Лока на половике.
Эй ты, там, слышишь меня?
Посреди ночи Яниса разбудил грохот.
Кто-то со всей силы колотил в дверь.
— Эй ты! — проорал мужской голос. — Открывай!
Лока с лаем бегала туда-сюда по хижине, скребя когтями по полу.
— Открывай давай! — кричал голос.
Янис повел себя так, как учил Фрид: застыл на месте. Как детеныши косули и зайчата — они замирают и притворяются, что их нет.
Раздался сильный удар. С грохотом затрясся засов. Самой двери было не видно, слишком темно.
— Ну! — потребовал голос.
Янис с головой зарылся в одеяло и старался не дышать. Должно казаться, что все ушли и в доме никого нет, кроме громадной собаки с острыми оскаленными зубами.
— Я знаю, что ты там!
Под одеялом голос было слышно хуже, но слова всё-таки можно было разобрать. Яниса бросило в жар. Сердце бешено колотилось — так громко, что и за дверью может быть слышно.
— У меня для тебя есть новости, — донеслось снаружи. — О твоем Фриде. Эй ты, там, слышишь меня?
Янис сжал губы еще плотнее.
— Знаю, что не спишь, — продолжал голос. — Кого-кого, а меня не проведешь.
Затем всё стихло.
Янис сел в кровати. Несколько мгновений ничего не происходило. Янис замер в ожидании, чувствуя, что голос тоже ждет. Надеется, что Янис себя чем-нибудь выдаст. Зарычала Лока. Рядом с хижиной послышался хруст шагов. От двери, за угол, вдоль поленницы. Янис соскользнул с кровати и на ощупь проверил в темноте крючок ставен. Уф, закрыто.
— Эй, малец, да не бойся ты. — Голос был совсем рядом, их разделяли только стекло и трухлявая древесина ставен. — Это я, Схенкельман. Торгую вразнос носками да шнурками, куртками да платьями, шапками да перчатками.
Янис отступил на шаг. Совсем тихо, чтобы не издать ни звука. Еще шаг. Не отвечать. Ни единого слова. Сухой ком в горле. Янис сглатывал и сглатывал, пока не стало трудно дышать. Еще один шаг. Но позади оказалась табуретка. Она опрокинулась и стукнулась о стену.
— Я так и знал! — обрадовался Схенкельман. — Не спишь, конечно.
Янис, не в силах больше сдерживаться, открыл рот.
— Фрид? — окликнул он тоненьким голоском. Он знал, что Фрида там нет, но не мог не спросить. — Это ты?
— Тю-тю твой Фрид, — ответил через дверь Схенкельман. — Не жди его больше. Я уже битый час пытаюсь это тебе втолковать.
— Он ушел на обмен, — возразил Янис. — И вот-вот вернется.
— Да не вернется он, — уверенно сказал Схенкельман. — Никогда.
К Янису подошла Лока. Он ухватил ее за курчавую шерсть на загривке. Она испуганно взвизгнула.
— Дай мне войти, — потребовал Схенкельман. — Я в дороге уже много часов!
— Открывать нельзя. У тебя… сам знаешь что.
— Что?
— Сам знаешь что! — повторил Янис. — Великая хворь.
— Кто тебе это сказал?
— Фрид.
— Фрид тебе больше не указ, — сказал Схенкельман. — Пойми уже наконец. Ты остался один, малец. Он удрал.
— Врешь ты всё, — буркнул Янис. Эти слова прозвучали недостаточно зло. Даже наоборот, ни капельки не зло. Тогда он крикнул: — Врешь ты всё! Убирайся отсюда!
И отпустил Локу. Собака с лаем бросилась к окну.
— Никуда я не уйду, — перекрикивая лай, возразил Схенкельман. — Не уйду, пока не скажу всё, что должен сказать. Меня сюда не просто так прислали!
Испугавшись вдруг, что, несмотря на темноту, Схенкельман разглядит его сквозь щели в стене, Янис прокрался назад к постели. Лока осталась у окна и продолжала лаять. А потом с рычанием направилась к двери.
— Взять его, — тихо произнес Янис. — Хватай!
Слух у Схенкельмана был отменный. Или он умел читать мысли?
— Ты же не думаешь, что я боюсь твоей тявкалки? — крикнул он.
Янис зажмурил глаза. Не будет он плакать. Да и что тут плакать, если Схенкельман нагло врет? Фрид вернется, а Схенкельман врет, врет! Вот ведь враль несчастный. Мерзкий и подлый враль. У Яниса защипало в глазах. Ну вот, всё-таки расплакался. Лока почувствовала, подбежала к кровати. Лизнула его в щеку. Янис от нее отмахнулся и уткнулся лицом в подушку.
Схенкельман со всем его скарбом и осликом
Утренний свет пробивался сквозь щели в стенах: просачивался вдоль ставен и через дыру в прогнившей доске. Янис стоял у двери. Ждал и прислушивался: вовсю щебечут птицы, в курятнике кудахчут куры, а чуть поодаль журчит, пробегая по своему скалистому руслу, ручеек. Ничего необычного, всё как всегда. Но есть и еще кое-что. Янис поднес ухо к самой двери. Во дворе горит костер — слышно, как потрескивают дрова. А теперь и дым от костра долетел, а с ним запах жареного мяса. А вдруг это Фрид — вернулся и сидит себе, жарит кролика! Янис положил руку на засов. Да, но Фрид никогда не разводит костер так близко к хижине. А сегодня что же? А сегодня развел! Потому и плывет запах жареного изо всех щелей. Янис отодвинул железную пластину.
В этот момент Схенкельман запел во всю глотку и жутко фальшиво:
Надо пряжи или лент?
Тростника сплести корзину?
Или сена для стога?
Или гуся для гусыни?
Или чмокнуть кой-куда?
Во дворе был не Фрид, Янис мог бы и сам догадаться. Разве Схенкельман не говорил, что будет ждать? Ну, он и поет: вот, мол, я. Попробуй меня прогони.
Надо хлопка или льна?
Нужен короб для зерна?
Надо хвороста для печки?
Иль барана для овечки?
Или чмокнуть кой-куда?
Да-да-да-да-да-да-да!
Посреди «да-да» Янис услышал, как кричит ослик. Ух ты, настоящий ослик! Просто голова кружится от всего нового. Можно больше не притворяться, что его тут нет, Схенкельману известно, что это не так. К тому же Схенкельман называл его ночью «мальцом» — получается, знает, что Янис не такой уж большой и сильный. А вот Янис про Схенкельмана не знает ничего. Схенкельман может оказаться ниже, чем Фрид, или выше, толще или тоньше, такой же старый, как Фрид, или гораздо моложе.
Да-да-да-да-да-да-да!
Любопытство — мать всех бед. Но что же делать, если вот, в двух шагах от хижины, со своими носками и шнурками, куртками и платьями или, может быть, шапками сидит какой-то Схенкельман? Со всем своим скарбом и осликом!
