Дыхание дьявола - Джилл Джонсон
Я сидела очень тихо, положив руки одна на другую, слишком погруженная в мысли, чтобы обращать внимание на то, что говорил Андреас. Я знала, что убийца не даст правдивого ответа на вопрос, который я собиралась задать, но задала его все равно.
– Ты убил Джонатана Уэйнрайта?
Совершенно не изменившись в лице, Андреас спросил:
– Кто это?
– Он был… – Я осеклась. Я считала, что Андреас узнал о связи Зены с Джонатаном и поэтому был с ней так груб в ту ночь, когда чуть не задушил меня. Я никогда не умела действовать исподволь. И такт не был моим коньком. Однако благоразумие было мне не чуждо. – …преподавателем в университете, где училась Зена.
Во взгляде Андреаса вспыхнула искра понимания.
– Это тот тип, которому Зена готовила обеды? Тот самый, у которого жена-инвалид?
– Тот самый.
– Его кто-то убил? Черт, это жестко. Бедняга.
У меня не было причин ему верить. Андреас был жестоким человеком, тем не менее его удивление выглядело вполне искренним.
– Как он умер?
– Он был отравлен.
Андреас прищурился.
– О, я понял. Я выкрал растения из твоего сада и воспользовался ими, чтобы отравить парня, которого видел две минуты в жизни. Зачем мне это?
– Не знаю. Может, ты мне скажешь?
– Послушай. Все так, как я тебе сказал. Я здесь, чтобы найти Английского профессора и очистить свое имя, а не для того, чтобы убивать какого-то типа, которому Зена из жалости готовила еду, потому что его жена этого не делала.
Андреас замялся, переваривая слова, которые только что сам произнес. Когда же его поразила догадка, искра понимания в его взгляде превратилась в ревущее пламя.
Кипя гневом, он с силой впечатал оба кулака в стол, вскочил на ноги, отшвырнул стул и запустил свой бокал в противоположную стену бара. Тут же подоспевший бармен попытался схватить Андреаса за руки, которыми тот молотил по воздуху. Под крики и шум борьбы я спокойно встала и покинула бар.
Глава 25
Нескончаемый поток людей, собравшихся проводить Джонатана в последний путь, тянулся по дорожке от парковки к церкви. Большинство из них, полагаю, были его коллегами по Саутсайд Артс, но было и много знакомых из колледжа. Я стояла на кладбище, спрятавшись под сенью тисового дерева и дожидалась старшего инспектора Робертса. Мэри с Себастианом уже прошли в церковь. Я видела, как они приехали в компании помощницы Мэри. Они не заметили меня.
– Вы здесь, – констатировал очевидное Робертс, неожиданно возникший рядом со мной.
– Не слишком ли скоро для похорон? – удивилась я. – Он ведь умер всего несколько дней назад.
– Они настаивали на проведении похорон сразу после вскрытия, как только даст отмашку коронер. Мне показалось, они немного торопятся. Пойдем внутрь?
Я положила ладонь Робертсу на руку.
– Еще рано. Зайдем в последнюю минуту.
Опустив на мою ладонь взгляд, Робертс приподнял брови, так что я тут же отдернула ее.
– Ваша рука выглядит лучше, – сказал он. – Как и ваше лицо, – снова констатировал он очевидное.
Последняя горстка людей зашла в церковь, и когда распорядитель уже собирался закрывать двери, я скомандовала:
– Идемте.
У меня мороз пробежал по коже в тот миг, когда мы переступили порог церкви, но не потому, что было холодно. Причиной тому были приглушенный свет, который лился сквозь витражные окна, пыльный запах старины и эфемерные звуки органа. В самом конце зала нашлась свободная скамья, откуда мы могли наблюдать за всеми собравшимися. Мэри в кресле-каталке сидела в проходе впереди. Должно быть, ей было неуютно вот так выделяться из толпы. Должно быть, в тот миг она ненавидела все направленные на нее сочувствующие взгляды.
Ссутулившись в своем кресле, Мэри показалась мне такой хрупкой. Ничего общего с той гордой и уверенной в себе женщиной, которую я когда-то знала. У меня мелькнула мысль, что в молодости Мэри ни за что не надела бы ничего до такой степени унылого – настолько ее однотонный черный брючный костюм контрастировал с седыми волосами. Мэри всегда носила юбки, платья и милые блузочки ярких, оптимистических расцветок. Я изо всех сил старалась ей подражать. Тщетно, разумеется. Несмотря на то, что я носила похожую прическу и макияж в одном с ней стиле, покупала одежду в тех же магазинах, что и Мэри, сравниться с ней я не могла, потому что Мэри была красива, а я нет. Я пригладила волосы, одернула пиджак и сфокусировала взгляд на фигуре викария, который стоял за кафедрой на возвышении.
Это была простая служба. Надгробная речь, подготовленная Себастианом, вызвала у присутствовавших и смех, и слезы, несмотря даже на то, что парнишка явно был пьян. Он проделал прекрасную работу, перечислив все жизненные неудачи Джонатана, не забывая при этом упоминать и о хороших временах. То, что Джонатан подолгу отсутствовал, когда Себастиан был маленьким, тот интерпретировал как карт-бланш на неподобающее поведение, которое к тому же сходило Себастиану с рук. Подарки отца, которые тот дарил сыну, когда, наконец, вновь появлялся на горизонте, Себастиан воспринимал как поощрение к дальнейшим шалостям, а эмоциональный шантаж, которому сам он подверг Джонатана за вечное отсутствие, Себастиан преподнес аудитории как мальчишескую шалость.
Меня не удивило, что Себастиан был пьян. Как и то, что на нем были те же коричневые вельветовые брюки и фиолетовая футболка, в которых я его уже видела. Однако же Себастиану удалось удивить меня, когда тот признался, что только что узнал, что Джонатан был его приемным отцом, в то время как он сам всю жизнь считал его родным. Голос молодого человека оставался ровным, когда он об этом говорил, словно это не имело для него значения. Я все же думаю, что имело. А судя по раскатившемуся эхом под сводами церкви странному звуку, который издала Мэри при этих его словах, ей тоже было не все равно.
Возможно, Себастиан выпил так много для своего юного возраста из-за шока, в состоянии которого оказался, узнав такие новости. Возможно, по этой причине он и выжег глаза на портрете Джонатана. Мне вспомнилось, как в подземке я стояла по другую сторону стеклянной перегородки, глядя на Себастиана сверху вниз. Каким ранимым он мне тогда показался. Каким хрупким.
Отец рассказывал о симпатии и эмпатии. Эти концепты были вполне доступны мне на понятийном уровне, но
