Зверь - Кармен Мола
— Здесь все кончено. Пойдем? — позвал друга Доносо.
— Куда ее отвезут?
— В Главную городскую больницу, потом — не знаю. Где-нибудь зароют.
Доносо мечтал поскорей убраться из Серрильо-дель-Растро, переодеться в сухое, пропустить пару стаканчиков вина, а то и пару стопок чего покрепче, чтобы выгнать из костей озноб и до конца дня забыть о работе — нелюбимой и неинтересной. Но Диего заупрямился. Он хотел остаться, поговорить с кем-нибудь, кто знал маленькую Берту, дочь Хенаро.
— Ты иди. Если будешь торчать у меня под боком, мне никто и слова не скажет.
Даже совсем не воинственный Доносо, исполнявший свои обязанности полицейского с прохладцей, был все же одет в форму, а в бедных кварталах Мадрида людям в форме не доверяли.
— Ты уже не первый раз здесь, все знаешь. И помнишь, что местные плачут, только чтобы отвлечь тебя и стибрить твой бумажник, да?
— Иди, не беспокойся. Я еще загляну в больницу — узнаю, нет ли новостей, может, удастся добавить что-нибудь к статье.
Доносо ушел, тяжело ступая по грязи, — как всегда, чудовищно уставший. Диего продолжал ловить на себе взгляды обитателей Серрильо-дель-Растро: верный моде, газетчик носил широкие бакенбарды, красный кушак, черную накидку и брюки из полубархата; его кудри свободно рассыпались по плечам. Было сразу видно, что он не из тех кварталов, где живут одни бедняки, но и не богач с напомаженным коком и в сюртуке. Скорее, один из тех, у кого за поясом спрятан нож и кто при случае сумеет за себя постоять. Держался он уверенно, даже немного вызывающе, но его взгляд был меланхоличным, как у французского поэта, — неотразимое сочетание для женщин, за которыми он волочился чаще, чем позволял здравый смысл.
Расспрашивая то одних, то других, излучая сочувствие и обаяние (возможно, благодаря грязной одежде ему верили немного больше), он добрался до мальчишки, который божился, будто видел Зверя своими глазами:
— Ростом он с двух взрослых мужчин, не меньше, а глаза красные, как кровь… Видел его ночью за городской оградой. Он хрюкал, как свинья, а шкура у него — как у ящера.
— А мне говорили, он весь в шерсти, как медведь.
— Ну, так и есть. Шкура медведя, а зубы кабана.
Диего сразу понял, что мальчишку уносит поток фантазии и жажда славы. Портреты Зверя множились, один абсурднее другого… Старьевщик, нашедший один из предыдущих трупов, утверждал, что это четвероногое существо с человеческой головой и рогами, что-то вроде человекообразного оленя. Пытаясь найти в описаниях хоть одну повторяющуюся деталь, Диего вновь и вновь терпел неудачу. Если этот странный убийца не человек, то что за животное бродит за городскими стенами и так тщательно выбирает жертву? У его жертв как раз было много общего: ими становились только девочки, едва достигшие полового созревания. Если этот Зверь так силен, то почему выбирает самых беззащитных? Однако эти вопросы, похоже, беспокоили только Диего: он единственный из всех репортеров написал об этих убийствах, и не потому, что получил доступ к закрытой для других информации, а потому, что читатели газет ничего не желали знать об этом. Что им за дело до девочек, живущих в беднейших кварталах? В местах, где смерть была привычным гостем, приходившим рука об руку то с голодом, то с холерой, то с каким-то Зверем…
Диего остановился рядом с группой мужчин, которые, похоже, собирались устроить облаву.
— Кто-нибудь из вас знаком с Хенаро?
— Он тоже исчез, вскоре после дочки.
Человек с остекленевшим взглядом, которого словно покачивало на волнах выпитого алкоголя, рассказал Диего об отце Берты. Свои несколько монет тот зарабатывал продажей гуано. На это они с дочкой и жили, вернее, существовали.
— Отправляйтесь в Корраль-де-ла-Сангре, где он покупает гуано. Там вы его и найдете — хотя не знаю, захочет ли он услышать, что с его ребенком сотворил Зверь. Я бы точно не хотел ему об этом рассказывать.
Диего предпочел отправиться в больницу: перспектива сообщить Хенаро о смерти дочери не казалась ему заманчивой, еще меньше ему хотелось говорить об обстоятельствах этой смерти. Скоро новость, как холера, сама найдет отца Берты, и, если после этого Диего захочет о чем-то его спросить и убедится, что ворошить его воспоминания необходимо, тогда он, возможно, все же навестит отца убитой.
Городская больница находилась недалеко от улицы Аточа, почти рядом с домом Диего, на месте прежней лечебницы для бедных. Это была самая большая больница Мадрида, рассчитанная на полторы тысячи пациентов: девятьсот мужчин и шестьсот женщин, которым отвели двадцать четыре огромных зала. Туда-то и привезли останки Берты, но туда же свозили заразившихся холерой. Даже при своих огромных размерах госпиталь не справлялся с наплывом пациентов, и они лежали везде, от коридора до вестибюля. Многие были при смерти.
— Не следовало вам сюда приходить. У нас тут холерная лотерея. Сейчас в здании старой солильни обустраивают еще одну больницу — это на площади Святой Варвары, там, где тюрьма, — но она будет готова не раньше следующего месяца. А пока мы почти ничего не можем поделать. И — как будто нам своих пациентов мало — сюда везут еще больных из приемного пункта Сан-Каэтано. Их и класть-то некуда, среди персонала уже десятки заразившихся.
Благодаря настойчивым просьбам Диего тело Берты не закопали сразу, как трупы предыдущих жертв, а привезли на освидетельствование к врачу, пусть даже такому, как доктор Альбан, практиканту, желторотому юнцу, на которого опытные врачи перекладывали неприятную работу. Сейчас, в начале жаркого мадридского лета, в помещении, где лежал труп Берты, еще поддерживалась прохлада — в отличие от остальных палат. Однако ничто не могло подавить страшное зловоние, оглушившее Диего прямо с порога.
— Терпите, к этому запаху привыкнуть нельзя.
Единственная мертвецкая, о которой ему доводилось слышать, находилась когда-то в Гран-Шатле, в Париже. Там, в одном здании с судом, тюрьмой и полицейским участком, выставляли на всеобщее обозрение найденные на улицах трупы, чтобы желающие могли посмотреть на них и по возможности опознать. Хоть это и казалось неправдоподобным, еще не так давно тюрьма Гран-Шатле была для парижан едва ли не бесплатным театром. Но это помещение было совсем иным. Здесь стояли только два мраморных стола да еще имелся шланг для смыва отходов, надетый на водопроводный кран. На одном из столов лежал труп Берты.
— Я пока не успел как следует осмотреть тело. Это не так срочно, как в случае, если пациент еще жив. Однако могу показать вам одну вещь.
Доктор положил на раскрытую ладонь Диего золотую безделушку, похожую на нагрудный знак, — две скрещенные кувалды… или два молота.
— Что это?
— Не знаю. Нашел у девочки в глотке, было воткнуто позади увулы.
— Позади чего?
— Увулы. Обычно ее называют нёбным язычком. Как туда попал этот предмет — понятия не имею.
Диего внимательно осмотрел маленькую, не больше ногтя, вещицу. На булавке остался темный налет — следы крови Берты. Чья рука могла воткнуть этот знак девочке в горло? Был ли в нем какой-нибудь тайный смысл? Доктор Альбан, видимо заметив, как ошеломила Диего его находка, улыбнулся и предложил газетчику стул.
— Нет, в этом нет необходимости… Просто… я такого не ожидал. Все, что я до сих пор слышал о похожих убийствах, было связано с неким Зверем, существом скорее мифическим, чем реальным, но этот… значок… Выходит, убийца — человек.
— Правильно ли я вас понял? Вы сказали — «похожих убийствах»? Но разве были другие?
— Я написал в «Эко
