Изъян - Алекс Джиллиан
Дёрнувшись от прострелившей позвоночник судороги, я резко распахиваю глаза. Горло немного саднит, сухие губы печет, виски ломит, а щека горит, словно меня и правда кто-то ударил.
В первые мгновения пробуждения я не осознанию, где нахожусь. Вокруг ни черта не видно из-за сгустившейся темноты, липкий страх царапает изнутри грудную клетку и дрожью проносится по взмокшему телу, а тяжелые тени всё еще держат в плену кошмара. Слишком яркого и четкого, чтобы можно было забыть и отмахнуться, как это бывало прежде.
Раньше я не запоминала снов. Никаких. Ни хороших, ни плохих, ни пустых и запутанных. А сейчас… Что случилось сейчас?
Во сне я будто вырвалась из тела и следила за происходящим со стороны, как за упорядоченным набором кадров в страшном кино, запечатлевшихся в моей памяти так же четко, словно я смотрела его наяву.
— Ева, проснись, — тяжелая ладонь ложится мне на плечо, и я снова вздрагиваю, но уже от неожиданности.
Требовательный и чуть хрипловатый голос мужа не вызывает страха. Наоборот, я кутаюсь в знакомые властные интонации, как в теплое одеяло, спасаясь от холодного озноба.
— Снова спина? Или очередной кошмар? — обеспокоенно спрашивает он, включая прикроватный светильник.
Я моргаю, медленно возвращаясь в реальность. Свет довольно тусклый, но все равно неприятно раздражает сетчатку. Прищурившись, нахожу взглядом Сашино лицо и приподнимаюсь на локтях. Он сидит на краю кровати, одетый в домашнюю футболку и спортивные штаны, на щеке и крепкой шее блестят капли воды, срывающиеся с влажных после душа волос. Рассматриваю сначала его, нахмурившегося, уставшего, пахнущего гелем с ароматом океана и зубной пастой. Затем себя, лежащую поверх покрывала в той же одежде, в которой вышла из дома….
Когда это было?
Кажется, во втором часу. Да, точно, в два у меня была назначена встреча с Алиной Рокс. Все, что происходило и было сказано в кафе, я тоже отчетливо помню и как уходила — тоже помню. Не взяла такси, решила прогуляться и снова увидела Илью. Испугалась до чертиков, хотя пора бы уже свыкнуться и воспринимать его внезапные появления, как симптом подступающей шизофрении, с которой я почему-то не хочу и не собираюсь бороться.
Мое психическое состояние явно ухудшается, потому что к зрительным галлюцинациям теперь добавились и слуховые. Илья впервые заговорил со мной.
«Ты должна вспомнить», — его слова врезались в память так же цепко, как и чертов сон.
А вот как и на чем ехала домой, как легла в постель — напрочь стерлось, и это пугает похлеще мерещащихся мертвых мальчиков. Призраки безобидны, в отличие от провалов в памяти.
— Сколько времени? Давно ты вернулся? — хрипло интересуюсь я, так и не ответив на предыдущие вопросы мужа.
— Почти десять вечера. Я приехал пару часов назад. Не стал тебя будить и сразу пошел на пробежку. А ты, судя по всему, так и не просыпалась.
— Ну да, режим — это важно. Самодисциплина превыше всего. А две пробежки в день — это не перебор? — необдуманно срывается с моих губ, и я замечаю, как Саша быстро меняется в лице, кадык на его горле дергается вверх-вниз, крепкие жилы натягиваются под кожей, словно корабельные канаты. — Прости, я что-то не то говорю, — качнув головой, толкаюсь лбом в сильное плечо, вдыхая родной до дрожи запах.
— Что случилось? — погладив меня по волосам, обволакивающе ласковым голосом муж пытается докопаться до моих мыслей.
Кажется, его не особо сильно задели мои слова, хотя отходчивым Сашу назвать очень сложно. Он может неделями носить в себе недовольство, не выказывая этого явно, но я всегда чувствую. Всегда.
— Ничего, — бормочу я.
— Почему не приехала к отцу? — а вот и знакомые стальные нотки. Привет, я по вам скучала. Хотя нет, вру. Ни капельки.
— О чем ты? — я шумно выдыхаю, отгоняя остатки кошмара, и, приподняв голову, провожу ладонью по своей щеке, все еще чувствуя фантомное жжение и вполне осознанное потрясение.
Вопросы зудят, роятся и множатся, но не осмеливаюсь пока их задать, да и ни к месту сейчас.
— Ты не была на маникюре, — его взгляд красноречиво останавливается на моей руке, точнее на ногтях.
Ну да, мой наблюдательный муж не мог не заметить, что мои коготки остались такими же, как и вчера.
— Из-за меня не поехала? — проницательно спрашивает он. Или правильнее сказать: утверждает и требует объяснений.
— Я все еще злилась на тебя. Не хотела, чтобы папа заметил, что между нами не все гладко, — не стала отпираться и все равно слукавила. — Ненавижу, когда ты такой, Саш. Это неправильно, ты и сам знаешь, что любые недопонимания решаются диалогом, а не раздельными кроватями и полным игнором.
— Чтобы диалог получился продуктивным, иногда мне нужно остыть, — миролюбивым тоном объясняет он. — Я не хочу тебя обидеть, не хочу наговорить лишнего, а потом жалеть. Понимаешь? — протянув руку, Саша касается моей щеки, той самой, на которой все еще горит хлесткий шлепок женской ладони.
— А я не против, чтобы наговорил и обидел, — импульсивно восклицаю я, несильно толкая его в грудь. — Не против, чтобы кричал, рычал, обзывался, хлопал дверями и бил посуду.
— Серьезно? — он иронично усмехается. — Хочешь, чтобы я истерил, как… — Саша вдруг осекается, отводя взгляд в сторону.
— Ну-ну, давай договаривай! Как — кто? Как я? Это ты собирался сказать? Но знаешь, нет ничего противоестественного в проявлении эмоций. Бесконтрольных, живых, взрывных, настоящих. Иногда этот выброс жизненно необходим, чтобы понять друг друга лучше. Вспыхнуть, выплеснуть наболевшее, а потом вместе остыть и бурно помириться.
— Это не про меня, Ев, — чуть ли не сожалением произносит он. — Ты же знаешь. За столько лет должна была меня изучить, — мягкая улыбка трогает его чувственные губы, в то время как в черных глазах разверзается бездна, в которой я так боюсь утонуть.
Или разбиться.
Или сгореть.
Другого не дано. Потому что там нет и никогда не было света.
С того самого дня, когда я впервые взглянула в его глаза, и до сих пор. Пламя, мрак или холод. И ничего больше.
— Я не знаю тебя, Саш, — отрешённо качаю головой.
— Не глупи. Конечно знаешь, — он скептически ухмыляется и, протянув руку, касается моего лица, нежно проводит по щеке, зарывается пальцами в волосы, лениво перебирая пряди.
— Тебя настоящего — нет, — настаиваю на своем и, пока Саша не привел веские аргументы, засыпаю своими: — Почему ты никогда не рассказываешь о своем детстве? Чем ты увлекался, с кем дружил, в кого влюблялся? Какие у тебя были отношения с родителями? Они гордились тобой, поддерживали или наоборот — были слишком требовательными и
